Среди “отцов-основателей” “оптимистического” направления в проблемной историографии достаточно единодушно выделяется В.А.Маклаков. Суть его концепции: отрицание исторической закономерности Февральской революции. По мнению Василия Алексеевича, для России гораздо полезнее было бы, если бы ее развитие “шло медленно, по мирным путям реформ 1860-х гг., то есть инициативою “исторической власти… и самодержавие само собой превратилось бы в конституционную монархию”. В общем, как утверждали первые “оптимисты”, еще бы России десяток спокойных лет, и она бы стала “непобедимой, могучей, уравновешенной, со здоровой и сильной душой”. При этом, Маклаков достаточно критически оценивал позиции и деятельность российских либералов: главный фронт, по его мнению, на деле был “не против самодержавия, а за Россию”. Нужно было сотрудничество со “здоровыми элементами бюрократии”, нужно было исправлять монархию и защищать ее от революции, а либералы “в ослеплении бросились в объятия последней”.
        Достаточно основательно “оптимисты” были представлены во французском академическом россиеведении конца XIX - начала ХХ веков, конкретно в разработках ученых Сорбонны, Школы политических наук, “Коллеж де Франс”.
        Анатоль Леруа-Болье в известном трехтомнике “Царская империя и русские” доказывает, что с 1861 г. Россия начала движение по пути Западной Европы. Реформы 1860-1870-х годов, по задумке, были очень высокого качества. К сожалению, по оценке французского историка, с реализацией этих замечательных реформ правительство подкачало: осуществлялись они недостаточно полно и быстро. В результате в стране сложилась политически неустойчивая ситуация. Крестьянство – основная часть населения России и интеллигенция, ее мыслящий слой, были очевидно не удовлетворены действиями властей. Итог – революция в России возможна, и если она случится, то будет самым крупным после Великой Французской революции событием. Однако, она крайне нежелательна, опасна, ибо народ в России, по определению Леруа-Болье, невежественен, легковерен, необычайно религиозен, а потому все может вылиться в кровавую “пугачевщину”. Позднее французский историк достаточно высоко оценивал экономический предвоенный подъем России. Писал: “Россия 1913 года вышла на уровень Европы с точки зрения промышленного оборудования… в социально-экономическом и политическом отношениях стала страной европейского типа” и потому революция маловероятна. Все зависит от правительства. Ему выбирать, по мнению Леруа-Болье.
        Хотя речь идет об академическом уровне исследования, определенная политическая ангажированность подобных работ фиксировалась по живым следам отечественными гуманитариями, такими как М.М.Ковалевский, Д.И. Багалей и др. То есть, надо иметь в виду, что французская “россика” - это и давление на царизм в пользу либерализации.
        В целом, для “оптимистов” характерна высокая оценка экономических достижений дореволюционной России. В частности, еще в 1920-е годы Э.Росс писал: “Тип капиталистической индустрии, который пустил корни в России, был по природе ультрасовременным”. Ему фактически вторят современные английские исследователи А.Ноув, М.Либмен, Мэдисон: “СССР унаследовал экономику, где значительные успехи по пути индустриализации были уже налицо”. Французский советолог А.Мишельсон в монографии “Экономический подъем России перед войной 1914 года” (1965 г.) отмечал, что рост национального дохода России равен росту национального дохода США, и делал вывод: “словом, успехи были огромны, будущее … блестяще. Можно было с уверенностью предвидеть… что Россия займет одно из первых мест в мировой экономике”. Известный обществовед, политолог, экономист Раймон Арон еще недавно утверждал, что царская Россия находилась на пути завершения индустриализации и что режим самодержавия вполне мог быть эволюционно преобразован, если бы не первая мировая. Подобные представления характерны для американской проблемной историографии (см. работы У.Чемберлина, Дж. Каткова, Т.Молнье, Э.Кренкшоу, Дж. Наттера).
        Большая часть “оптимистов” сходится во мнении, что после первой русской революции, у царизма был неплохой шанс трансформироваться по западноевропейскому образцу. Причина крушения усматривается при этом в пагубной политике верхов, хотя, как правило, очень позитивно оценивается реформаторская деятельность С.Ю.Витте и П.А.Столыпина. В частности, во французской “россике” отмечается: царизм в эпоху столыпинских реформ успешно решал аграрную проблему, что и обусловило общий экономический подъем страны и порождало серьезные надежды на ментальную трансформацию общинного российского крестьянства по формуле протестантизации. Французские историки Эмиль Оман и Пьер Леруа-Болье полагали, что столыпинская реформа подготавливает на российской почве миллионы и миллионы крестьян-собственников, а это открывает перед сельским хозяйством, и в равной степени перед индивидуальной инициативой, широкое поле деятельности. И то и другое, по их мнению, будет процветать и должно обеспечить устойчивость политического режима.
        “Оптимисты” солидарно настаивают, что лучший, прекрасно обеспеченный и уже наметившийся путь в России – это реформы царизма. Л.Леже, П.Шаль и другие утверждают, что посредством Манифеста 17 Октября 1905 г. Россия без кровопролития перешла от самодержавия к парламентаризму, что 1905 г. – это самая великая революция в русской истории, и смысл ее – конституционализм. Очевидные же ограниченность, непоследовательность, слабость последнего – это вина русского народа: “народы имеют правительства которые они заслуживают”.

1. большая их часть - верхи царской России могли бы предотвратить сползание страны в революцию, война не дала осуществить все так достойно начатое;
2. другая часть причиной краха называет “роковые” ошибки царя и камарильи;
3. некоторые усматривают причины Февраля в мистицизме Александры Федоровны, гипнотизме Распутина, гемофилии наследника.

        Любопытно, что в частной переписке “отцов-основателей” “оптимистического” направления встречаются совершенно неоптимистические суждения относительно перспектив развития дореволюционной России.
        Так В.А.Маклаков в феврале 1924 года писал коллеге по партии М.М.Винаверу: “С какого момента революция стала неизбежной? Многие говорят, что революция вызвана войной. Но с исторической точки зрения, я думаю, что и это ошибка. Революция имела бы другие формы, пришла бы в другое время, протекала бы иным путем, но … торжество утопических элементов (большевиков) и в этом случае было неотвратимо”. Еще ранее, в 1923 году, тот же Василий Алексеевич в переписке с В.В.Шульгиным утверждал: “Если с высоты птичьего полета взглянуть на историю последних лет, то … поразительно ясна неизбежность всего того, что случилось в России”.
        Несколько сходная, на наш взгляд, трансформация наблюдается в последнее время в оценках некоторых известных зарубежных представителей “оптимистического” направления. Речь об авторитетном специалисте по российскому либерализму профессоре Стэнфордского университета Теренсе Эммонсе, а отчасти, как это ни парадоксально, и об известном западном советологе-русисте Р.Пайпсе.
        Будучи гостем редакции журнала “История СССР” в 1989 году, профессор Т.Эммонс заявил: “Теперь я с большим, чем 20 лет назад, пессимизмом смотрю на возможность эволюционного пути исторического развития России, хотя и глубоко убежден, …. что судьба монархии до начала мировой войны не была предрешена”. Вместе с тем, достаточно противоречиво профессор уточнял: если бы не убийство Александра II, если бы была реализована Лорис-Меликовская конституция, “Россия, вероятно, избежала бы революции”. И одновременно он же подчеркивал, что “земства оказались – увы – тупиковой отраслью в развитии либерализма”, то есть не могли стать базой конституционализации России. Но, в таком случае, возникает вопрос – при чем же здесь первая мировая война и остальные перечисленные автором причины революции, если сами истоки российского либерализма “тупиковы”? Ясно одно, бывший “оптимист” Т.Эммонс серьезным образом сближается с пессимистической трактовкой интересующих нас обстоятельств.
        Ричард Пайпс начинал изучение революционного процесса 1917 года в России с формулы: революция – преступная глупость. Однако в последней своей работе автор пишет, что с 60-х годов XIX века ради поддержания конкурентоспособности страны самодержавие прибегло к модернизации экономики, а по необходимости - общества и культуры. Но модернизацией не была затронута политическая сфера. Результатом такой рассинхронизации стало нарастающее давление на правительство со стороны интеллигенции, борющейся за демократическую конституцию. Между тем, по мнению Р.Пайпса, на пути политической модернизации России стояло 2 роковых препятствия:

1. Крестьянство “с веками рабства в крови” - ни чувства частной собственности, ни правосознания, адекватного движению за политическую модернизацию у российского крестьянства не обнаружилось.
2. Сама российская интеллигенция не готова к политике компромисса.

        Правда, тут же выясняется, что бескомпромиссность российской интеллигенции есть результат политики самодержавия, которая исключала “общество” из политической жизни. Причем, “левые” – в силу отмеченных обстоятельств прибегали к методам революционного терроризма (очевидно, что ничего другого им не оставалось), а государство в ответ формировало всепроникающий полицейский режим. В этих условиях радикализм интеллигенции распространялся и на крестьянство, и на новый – рабочий – класс. “Полуреволюция”, по определению Р.Пайпса, 1905-1907 гг. – подлинно конституционного строя России не дала, как и стабильного общества. В результате был открыт путь еще более тяжелому, серьезному кризису, который и разразился под влиянием тягостей первой мировой войны.
        Итак, что же получается? Виновниками революции у знаменитого советолога выступают:

1. Непреклонность государства
2. Дикость масс
3. Фанатизм интеллигенции
4. Безответственность либералов.

        И при этом революция оценивается автором по-прежнему как “преступная глупость”.
        Таким образом, объективно следует: если бы не было российского самодержавия, российского “дикого” народа (крестьянства и рабочих), интеллигенции и, вдобавок, либералов, тогда можно было бы избежать “преступную глупость” – революцию. Так закономерна или нет революция 1917 года по Р.Пайпсу? Представляется, что дополнительные комментарии, в данном случае, излишни.
        Видимо, можно сказать, что несомненна склонность части “оптимистов”, в том числе наиболее вдумчивых и обстоятельных из них (начиная с самых первых), к “пессимизации” воззрений на возможности эволюционного развития царской России.