Первые работы по экономической истории России периода империализма - вышли в свет в 1917-1925 гг. Написанные на разные темы, далеко не одинаковые с точки зрения требований, предъявляемых к историко-экономическим исследованиям, эти работы имели некоторые общие черты. Во-первых, их появление было связано с практикой и планами социалистического строительства. Советская власть брала на учет производственные мощности и сырьевые ресурсы страны, организовывала централизованное управление крупной промышленностью, налаживала связи с мировым капиталистическим хозяйством. Для всего этого нужно было хорошо изучить фактическое состояние экономики страны, всемерно используя опыт и знания буржуазной интеллигенции - ученых и специалистов. Последнее обстоятельство определяет и вторую общую черту историко-экономических работ, появившихся в 1917-1925 гг. Они были написаны, в основном, представителями буржуазной профессуры, и это не могло не сказаться на их политической направленности и методологии.

По своей проблематике работы 1917-1925 гг. можно разделить на три группы. К первой относятся исследования, посвященные изучению производительных сил страны, т. е. главнейших отраслей народного хозяйства и его сырьевых ресурсов. Среди них выделяется издание «Богатства СССР» (12 выпусков), содержащее обстоятельные историко-экономические обзоры ряда важнейших отраслей народного хозяйства. Тогда же вышло несколько монографических исследований с характеристикой развития и состояния различных видов производств. Наибольший интерес среди них представляет двухтомная работа П. И. Фомина по истории горной и горнозаводской промышленности Юга России. Автор - большой знаток этой темы. Он долгое время работал секретарем Совета съездов горнопромышленников Юга России, участвовал в выпусках сборников статистических материалов и других трудов этой представительной организации, в составлении обширных докладных записок промышленников Юга царскому правительству.

Монография П. И. Фомина представляет несомненный интерес и в настоящее время, поскольку многие использованные им источники, и прежде всего деловая переписка Совета съездов, в значительной степени не сохранились.

Среди других работ по истории отдельных отраслей российской промышленности назовем ценную монографию Е. И. Измайловской о сельскохозяйственном машиностроении, до сих пор остающуюся единственной работой по этому вопросу. Книга Е. И. Измайловской вышла под грифом отдела экономических исследований ВСНХ, что прямо указывает на ее практическое назначение. В это же время появились и сводные

экономико-географические обзоры крупнейших промышленных районов призванные служить той же задаче - изучению экономического потенциала страны.

Ко второй группе историко-экономических работ, созданных в первые годы после Октябрьской революции вносятся исследования, посвященные изучению российских монополистических организаций. Практическая необходимость таких исследований определялась тем, что учетно-распределительные институты монополий использовались в соответствии с указаниями В. И. Ленина советскими хозяйственными органами для организации производства и распределения на социалистических началах.

Первой работой, содержавшей общую характеристику истории возникновения и развития монополистических организаций в России, была книга Г. В. Цыперовича. Книга написана коммунистом, крупным советским работником-экономистом. Подробнее мы скажем о ней в следующем разделе, посвященном характеристике первых опытов разработки проблемы монополистического капитализма в России советскими историками-марксистами. Теперь же отметим не только ценность книги для практики социалистического строительства (именно Г. В. Цыперовичу принадлежит первый опыт Изучения использования пролетарским государством монополистических объединений при строительстве органов по управлению национализированными предприятиями), но и ее значение как первого марксистского Пособия по изучению истории монополистического капитализма в России. Книга пользовалась большой популярностью и за десятилетие после победы Великой Октябрьской социалистической революции переиздавалась четыре раза.

Через год после выхода в свет первого издания работы Г. В. Цыперовича была напечатана небольшая книжка П. И. Фомина, посвященная той же проблеме. Более или менее значительные очерки по истории монополий в отдельных отраслях промышленности встречаются и в других работах-по сельскохозяйственному машиностроению,

например, - в упомянутой уже монографии Е. И. Измайловской, по медеплавильной промышленности-в книге А. Д. Брейтермана «Цветные металлы» из серии «Богатства СССР», по металлургической и угольной промышленности Юга России - в двухтомной работе П. И. Фомина. В области изучения российских монополий рассматриваемый нами этап завершается исследованием А. В. Венедиктова «Организация железной и угольной промышленности». Здесь имеются краткие сведения о возникновение монополистических объединений, интересные данные о комбинировании производства в отраслях тяжелой промышленности, обстоятельный очерк о регулирование железной и угольной промышленности в годы первой мировой войны. Специальный раздел посвящен организации государственной промышленности в Советской России.

Наконец, третью группу историко-экономических работ, вышедших в 1917-1925 гг., составляют исследования по проблеме иностранных капиталов в России. Данный вопрос имел также далеко не академический интерес. В целях восстановления и дальнейшего развития народного хозяйства советское государство рассчитывало использовать средства и опыт иностранных предпринимателей и финансово-капиталистических групп. Помимо этого, проблема иностранных капиталов имела еще и важный внешнеполитический аспект. Империалистические государства требовали от Советской страны признания всех долгов царского и Временного правительств. Отказавшись производить «какие-либо платежи по займам военного времени, Советское правительство в принципе не отвергало довоенные займы, но требовало компенсации убытков, причиненных иностранной военной интервенцией. На тех же условиях Советское правительство соглашалось рассмотреть вопрос о компенсации иностранных инвестиций в народное хозяйство России - банки, промышленность, железные дороги, торговые предприятия.

В результате возросшего интереса к указанным вопросам появилась довольно значительная литература по проблеме иностранных капиталов в России и несколько статистических подсчетов размеров иностранных инвестиций в народное хозяйство дореволюционной России. Две работы П. В. Оля получили тогда наиболее широкое признание. Выполненные им подсчеты используются и поныне, поскольку в отличие от других работ на ту же тему, характеризующих удельный вес иностранных капиталовложений в отдельных отраслях промышленности, П. В. Оль дал погодные подсчеты иностранных инвестиций по всем отраслям народного хозяйства России.

Такова, вкратце, основная тематика первых специальных работ, в которых рассматривались или затрагивались некоторые вопросы истории монополистического капитализма в России.

Отвечая на вопросы, поставленные практикой социалистического строительства, написанные иногда по прямому заданию хозяйственных органов Советской власти, они имели для своего времени большое практическое значение. Однако лишь очень немногие из них (работы Г. В. Цыперовича, А. В. Бенедиктова, П. И. Фомина) представляли собою историко-экономические исследования в полном смысле этого слова. Содержавшиеся в других работах исторические справки и обзоры имели чаще всего иллюстративный характер или приводились для обоснования прогнозов на будущее. Кроме того, подавляющая часть названных работ, как уже отмечалось, была написана представителями буржуазной профессуры. Сотрудничество с хозяйственными органами Советской власти явилось для некоторых из них, в первую очередь это следует сказать о А. В. Бенедиктове, исходным пунктом на пути в марксистско-ленинскую историческую науку. Но в то

время они были далеки от марксизма и не только не сумели подняться до понимания закономерностей развития капиталистического способа производства в период империализма, но в ряде случаев дали неверное, искаженное объяснение процессов, которые они изучали. Сказанное, в частности, относится и к работам П. В. Оля. Общие тенденции развития финансового капитала рассматривались им как особенности и свойства иностранного капитала. Влиянием последнего он объяснял и активное внедрение в промышленность русских коммерческих банков, которые характеризовались Олем как проводники политики иностранных капиталов. Наконец, П. В. Оль не видел существенной разницы между иммиграцией в Россию иностранных предпринимателей, что имело место задолго до периода империализма, и ввозом капиталов как типичном явлении империалистической эпохи. В результате подсчеты Оля, при всей их кажущейся объективности, страдают существенным преувеличением удельного веса иностранных капиталов в народном хозяйстве дореволюционной России и дают совершенно неверные представления о характере взаимоотношений русских акционерных обществ и банков с иностранными. Мы скоро увидим, к каким ошибочным положениям приводило некритическое использование подсчетов Оля.

Таким образом, в историко-экономической литературе первой половины 20-х годов, за исключением книги Г. В. Цыперовича, еще не рассматривался в целом вопрос о российском монополистическом капитализме и его особенностях. Эта проблема была поставлена позднее первым поколением советских историков-марксистов, получивших образование в советских научных и учебных центрах.

-10-

Во второй половине 20-х годов проблема российского империализма находилась в центре острых дискуссий, в ходе которых сталкивались подчас исключавшие друг друга точки зрения. Это не было случайным. Вторая половина 20-х годов - период обострения классовой борьбы в стране, которая в той или иной степени нашла свое отражение на всех участках идеологического фронта, в том числе и в исторической науке. Этим объясняется резкая критическая направленность исторических исследований тех лет. М. Н. Покровский был первым историком-марксистом, познакомившимся еще в рукописи с ленинской работой «Империализм, как высшая стадия капитализма". Но ленинской концепции империализма и ее органической связи с теорией пролетарской революции он до конца не воспринял, и в этом основа его ошибочных позиций по ряду вопросов истории России периода империализма.

К тому времени, когда М. Н. Покровский читал работу В. И. Ленина, у него уже сложилась собственная, весьма своеобразная трактовка империализма. Она значительно отличалась от распространенного тогда в марксистских кругах доленинского понимания империализма, наиболее полно изложенного Р. Гильфердингом его неоднократно переиздававшейся книге «Финансовый капитал». Как пришел к этому Покровский? В годы первой мировой войны на его глазах распался на отдельные социал-шовинистские партии II Интернационал. Его лидеры, еще накануне войны выступавшие с революционными заявлениями, отреклись от них,

-11-

превратившись в пособников империалистической буржуазии «своих» стран. Отреклись они и от коренных положений революционного марксизма: из факта гигантского обобществления производства в период империализма лидеры II Интернационала во главе с Каутским делали вывод о возможности мирного прихода пролетариата к власти, о ненужности социалистической революции. Как революционер, Покровский был до глубины души возмущен оппортунистическими извращениями теоретиков II Интернационала, как интернационалист - их откровенным шовинизмом. И он бросился в атаку ее всей присущей ему страстностью. Но то была атака с завязанными глазами.

Каутский ссылался на результаты анализа империалистической стадии развития капитализма; Покровский высмеял этот анализ и отрицал связь первой мировой войны с империалистической стадией развития капитализма: главным виновником бойни он считал не империалистическую буржуазию, а наиболее консервативных землевладельческие группы капиталистических государств. Отсюда был сделан следующий вывод: поскольку глубоко ненавистный Покровскому царизм представлял интересы наиболее реакционных кругов российского дворянства, именно царизм, царскую Россию и русское «благородное сословие» Покровский считал главным, чуть ли не единственным виновником мировой войны. Таковы основные положения реферата Покровской «Виновники войны», прочитанного им в мае 1915 г. в па рижском клубе интернационалистов. Но напечатан он был лишь три года спустя, в 1918 г., в сборнике статей Покровского за 1914-1917 г. Поясняя это, Покровский писал в кратком предисловии к реферату: «Основная идея реферата - что империалистическая бойня является симптомом не дальнейшего прогресса капитализма, но его разложения и упадка-вызвала оживленные и очень продолжительные прения. Мысль, по видимому, показалась рискованной и тогдашней партийной прессе, что главным образом и помешало реферату появиться в свет своевременно. Так казалась заманчива идея о неизбежной связи «финансового капитала»

и социалистической революции, завершающей конечную стадию капиталистического развития».

Каких-либо критических замечаний по поводу положений реферата, которые могли появиться у него за прошедшие три года, в частности в результате изучения работы В. И. Ленина об империализме, Покровский не высказал. Больше того, в том же предисловии Покровский указывал, что идея о связи «финансового капитала» с социалистической революцией является выводом из теории, «сложившейся на почве «мирного» экономического развития последней четверти XIX века», и «тот факт, что социальная революция началась в наиболее экономически отсталой из воюющих стран как будто, однако же, свидетельствует против этой теории».

О том же свидетельствуют и последующие работы М. Н. Покровского, написанные в Первой половине 20-х годов. В своих «Очерках русского революционного движения» Покровский обращается к критике книги Гильфердинга «Финансовый капитал». Он указывает здесь, что Ленин «рассматривает империализм не как специфическую внешнюю политику финансового капитала только, а как определенную тенденцию этого капитала и капитализма вообще к установлению монополий...». Таким образом, уже это положение сформулировано недостаточно четко, ибо дает основание думать, что Покровский не видит существенной разницы между «капитализмом вообще» и империализмом, «Но суть дела не в синдикатах и трестах,- продолжает он,- а суть дела именно в этом стремлении к Монополии, в какие бы формы оно не выливалось... Синдикаты и тресты попадают сюда, как частный случай..., но самая формула шире». При такой постановке вопроса Покровский уже не мог оперировать признаками империализма, сформулированными В. И. Лениным,

и для ответа на вопрос, «вошла ли страна в империалистический период», ему пришлось обращаться «к двум другим признакам, которые отмечает и Гильфердинг», с критики положений которого начал Покровский, «Этими признаками являются: во-первых, высокие таможенные пошлины, которые делают территорию страны монопольным достоянием отечественной промышленности, все равно синдицированной или нет, а с другой стороны - стремление раздвинуть таможенные границы возможно дальше, стремление захватить в эти границы возможно более широкую территорию». После этого Покровский продолжает: «Вот если мы с этого конца подойдем к России конца XIX века, то увидим, что оба эти признака империализма... имеются у нас налицо в течение всей второй половины XIX века и уже безусловно в 90-х годах XIX века». Следует вывод, что русский империализм «несколько старше, чем мы обыкновенно себе представляем», что «с конца 80-х годов XIX века наступила эра империализма».

Таким образом, в середине 20-х годов Покровский еще не воспринял ленинской концепции империализма. В силу этого он не сумел раскритиковать я концепцию Гильфердинга. Ее ошибочность он скорее угадывал и чувствовал, чем понимал.

Между тем книа Р. Гильфердинга «Финансовый капитал» пользовалась в то время большой популярностью. Впервые вышедшая в свет на русском языке в 1912 г. в переводе И. И. Степанова-Скворцова, она была переиздана сразу же после победы Октябрьской революции и в 1923 г. вышла уже четвертым изданием.

В. И. Ленин дал в общем положительную оценку работы Гильфердинга. «Это сочинение,- писал он,- представляет из себя в высшей степени ценный теоретический анализ „новейшей фазы в развитии капитализма..."». В «Финансовом капитале» Гильфердинг дал анализ процессов мобилизации капитала, принявшей огромный размах с развитием банковского кредита, и, в особенности в результате распространения акционерных обществ. Он ввел в обиход марксистской политической

экономии понятие учредительской прибыли и проанализировал сущность этой категории. Больше внимание уделял Гильфердинг освещению процессе комбинирования производства: сделанные им выводы о выгодах комбинирования специально отмечены В.И. Лениным. Однако Ленин обращал внимание и на существенные отрицательные стороны работы Гидьфердинга, выделяя прежде всего уже тогда очевидную склонность автора к примирению марксизма с оппортунизмом и указывая также на ряд теоретических ошибок работы Гильфердинга. Наиболее важными из них были: отступление от марксизма в теории стоимости: и денег; почти полное игнорирование раздела мира; игнорирование связи финансового капитала с паразитизмом и игнорирование соотношения империализма с оппортунизмом. В «Тетрадях по империализму» В. И. Ленин подчеркнул и идеалистические отступлений Гильфердинга от материалистической философии марксизма, которые составили методологическую основу ошибочных положений «Финансового капитала». Гильфердинг пренебрег важнейшим принципом марксистской экономической теории-положением о преобладающей роли производства среди взаимосвязанных и взаимодействующих сторон экономической жизни общества. Это отразилось как на понимании вопроса о взаимоотношении банков и промышленности в процессе образования финансового капитала, так и на определении понятия финансового капитала. Первые Гильфердинг трактует как отношения господства банков над промышленностью, а финансовый капитал как капитал, находящийся в распоряжении банков и применяемый промышленниками. В. И. Ленин специально подчеркнул неполноту определения финансового капитала, данного Гильфердингом, поскольку в нем отсутствует один из самых важных моментов, а именно - рост концентрации производства и капитала, приведший к монополии; с другой стороны, в своем определении финансового капитала В. И. Ленин говорит о слиянии, или сращивании банков с промышленностью, а не об установлении господства банков над промышленностью.

«Концентрация производства; монополии, вырастающие из нее; слияние или сращивание банков с промышленностью-вот история возникновения финансового капитала и содержание этого понятия», - писал В. И. Ленин.

Таковы важнейшие ошибки «Финансового капитала». Но тогда, в 20-х годах, они еще не были достаточно уяснены историками и экономистами: гильфердинговская концепция финансового капитала в известной мере определила проблематику и общие выводы исследований целой группы советских историков первого поколения. В наиболее полном виде это сказалось в работах Н. Н. Ванага и С. Л. Ронина. Их книги предшествуют остальным, характеризуемым ниже, хронологически: первое издание работы Н. Н. Ванага было опубликовано в 1925 г., годом позже вышла из печати книга С. Л. Ронина.

Оба исследования объединяет прежде всего общность проблематики: в центре внимания Н. Н. Ванага и С. Л. Ронина процесс формирования финансового капитала в России. Их объединяет, во-вторых, признание ведущей роли иностранных капиталов в этом процессе. В-третьих, в трактовке вопроса о взаимоотношении банков и промышленности оба автора следуют за Гильфердингом: то, что в ходе формирования финансового капитала устанавливается господство банков над промышленностью - для них не подлежит сомнению. В итоге оба автора приходят к выводу о существовании в России системы финансового капитала. Это было шагом вперед не только по сравнению с работами Покровского; сформулировав указанное Положение,

оба автора отмежевались в какой-то степени от взглядов меньшевистских историков, отрицавших наличие даже элементов развития финансового капитала в России. Однако, понимание существа и особенностей этой системы у Н. Н. Ванага и С. Л. Ронина весьма своеобразное. «Монополизация русской банковой системы,- пишет С. Л. Ронин,-происходила под непосредственным руководством европейского финансового капитала. Располагая концентрированной мощью банковского кулака, иностранный капитал держал в своих руках одну из решающих командных высот русского народного хозяйства. Дело нисколько не менялось от того, что подавляющая часть средств, которыми орудовали «русские» банки, была не иностранного, а туземного происхождения. Распоряжение этими средствами находилось в руках иностранного капитала, верным приказчиком которого служило русское министерство финансов».

К аналогичным заключениям пришел и Н. Н. Ванаг. «Начало развития русского монополистического капитализма,- пишет он,- тесно связано с международным банковым капиталом, который... стал углублять свои связи с русской индустрией и к кануну войны фактически монополизировал почти всю систему русского промышленного капитала, по крайней мере ее командные высоты. Только монополизация русской промышленности международным банковым капиталом совершалась в увинченной форме, скрывавшей от постороннего наблюдателя существо происходившего процесса: международный банковый капитал подчинил себе русскую промышленность через русские акционерные коммерческие; банки, своей вывеской скрывавшие существо происходившего».

В конечном итоге получилось своеобразное переплетение ошибочных положений Гильфердинга (в ходе формирования

финансового капитала банки подчиняют промышленность) с идущим от традиций буржуазной дореволюционной историографии пониманием места и роли иностранных капиталов в народном хозяйстве России. Именно иностранному капиталу, как это казалось и буржуазным «мещанским» критикам, принадлежала, по представлению Н. Н. Ванага и С. Л. Ронина, ведущая, исключительная роль в переходе российского капитализма в стадию империализма.

Методология этих исследователей, характер приведенного ими фактического материала и его истолкование явились исходным пунктом для дальнейших выводов и обобщений. Один из них был сформулирован Л. Н. Крицманом в предисловии к монографии Ронина.

Ванаг и Ронин писали о подчинении русской промышленности международным банковским капиталом, признавая, таким образом, за русским капиталом какую-то роль в процессе образования финансового капитала в России. Л. Н. Крицман стал вовсе отрицать наличие каких-либо национальных элементов и признаков в системе российского монополистического капитализма. «Системы русского финансового капитализма не существовало»,-категорически утверждал П. Н. Крицман.-«Сращивание монополий банковского и монополий промышленного капитала было в России в основном сращиванием иностранного капитала с иностранным, т. е. происходило не создание системы русского финансового капитала, а расширение сферы эксплуатации иностранного финансового капитала... В итоге - вместо системы русского финансового капитала мы имели на территории России части трех могущественных систем финансового капитала - французской, германской и английской (из которых две, французская и английская, стали, как известно, ко времени войны частями мощной коалиции «согласия»)».

В том же предисловии Л. Н. Крицман сформулировал и положение о невозможности сращивания государственного аппарата царизма с капиталистическими монополиями. Сращивание, писал он, «предполагает одинаковую социальную природу сращивающихся» и отсюда заключал, что в России в лучшем случае возможно лишь одностороннее подчинение аппарата царизма

капиталистическими монополиями, в которых безраздельно господствовал иностранный капитал. Здесь, таким образом, Л. Н. Крицман вплотную подошел к определению характера политической зависимости России от западноевропейских стран.

Это было сделано в вышедшей в 1927 г. монографии М. Гольмана «Русский империализм». Показательно, что автор этой книги, экономист по образованию, был по своим политическим взглядам активным троцкистом. Признавая, что уровень «туземного» накопления в России был достаточно высок, Гольман, однако, подчеркивал, что все попытки «эмансипации» русского империализма разбивались о монополизацию русской банковской системы иностранным капиталом. До сих пор, таким образом, Гольман следовал за Ванагом и Рониным, полностью используя их фактический материал и аргументацию. Но указав далее на то, что иностранный капитал стремился использовать свое командное положение для превращения России в экономический придаток западноевропейских стран, в рынок сбыта их товаров, Гольман делал вывод о «дочернем» происхождении русского империализма и о полуколониальном положении россии в системе западноевропейских империалистических держав.

Так оформилась система взглядов на характер русского империализма как слабого, недоразвитого и полностью зависимого от империалистических держав Западной Европы. В своем законченном виде эта система взглядов представляла собою концепцию «денационализации» российского капитализма, разработанную в середине 20-х годов Ванагом и Рониным, доведенную до выводов об отсутствии собственно российского

империализма, его «дочернем» характере (дополнение Крицмана-1926 г.) и о полуколониальном положении России в системе западноевропейских держав (дополнение Гольмана-1927 г.).

Несмотря на то что Крицману и Гольману принадлежали наиболее заостренные формулировки, наиболее крайние выводы, главой сложившегося направления считался Н. Н. Ванаг. В известной мере это было справедливо. С одной стороны, именно Ванагу принадлежала наиболее развернутая аргументация в пользу «денационализации», Крицман и Гольман не прибавили к ней ничего существенно нового; с другой стороны, до конца 20-х годов Ванаг не отмежевывался от выводов и формулировок Крицмана и Гольмана.

Между тем вопросы об уровне развития и зрелости русского капитализма были неразрывно связаны с оценкой характера Октябрьской революции и перспектив социалистического строительства в нашей стране. На эту связь с полной определенностью было указана в программе Коммунистического Интернационала, которая была принята на его VI конгрессе (август 1928 г.).

Рассматривая типы революционного движения на путях к диктатуре пролетариата в зависимости от зрелости капиталистических отношений, программа устанавливала три основные группы стран. К первой группе были отнесены страны с высоким развитием капитализма, ко второй - со среднеразвитым капитализмом, к третьей - колониальные и полуколониальные страны. В странах первых двух групп имеются предпосылки для успешного самостоятельного социалистического строительства, в странах же третьей группы их нет. Поэтому переход к диктатуре пролетариата в колониальных и полуколониальных странах, в экономике которых преобладают феодально-средневековые отношения, возможен «лишь в результате целого периода перерастания буржуазно-демократической революции в революцию социалистическую, а успешное социалистическое строительство - в большинстве случаев - лишь при условии прямой поддержки со стороны стран пролетарской диктатуры».

Таким образом, выводы сторонников «денационализации» русского капитализма, относивших дореволюционную Россию к разряду стран колониального или полуколониального типа, вольно или невольно перекликались с утверждениями антипартийных группировок о незрелости России для успешного социалистического строительства. Так обсуждение проблемы российского империализма сомкнулось с самыми животрепещущим вопросами практики социалистического строительств и внутрипартийной борьбы. Сразу же после выхода в свет монографий Ванаг и Ронина М. Н. Покровский стал ревностным пропагандистом их работ. Концепцию «денационализации» русского капитализма М. Н. Покровский объявил последним словом науки, ибо она вполне согласовывалась с его представлениями об экономической незрелости России Для социалистической революции. Правильно придавая огромное значение классовой борьбе организованного большевистской партией русского пролетариата, он с этой позиции резко критиковал меньшевиков. В то же время он утверждал, что в своей оценке экономического развития России периода империализма меньшевики были правы, что при «чисто экономическою объяснении, при апелляции исключительно к законах экономики, игнорируя все остальное, нельзя было предсказать того, что действительно случилось - что мы прорвемся к социализму сквозь всякие законы, наперекор узко экономическим законам».

К чести М. Н. Покровского следует сказать, что он заботясь о развитии советской исторической науки и понимая необходимость свободных творческих дискуссий для этого развития, способствовал выявлению и других взглядов на характер и особенности российского империализма. Больше того, именно из его семинария в Институте Красной профессуры вышли два исследователя, которые в первых же своих работа: выступили с развернутой критикой концепции Ванага - Ронина - Крицмана - Гольмана. Мы говорим о А. Л. Сидорове и Е. Л. Грановском. М. Н. Покровский содействовал публикации их исследований, но при этом специально подчеркнул, причем дважды, свое несогласие с положениями, содержавшимися в работах этих авторов.

Исследование А. Л. Сидорова, опубликованное в 1927 г. в сборнике «Очерки по истории Октябрьской революции», было посвящено рассмотрению влияния империалистической войны на русскую экономику. В этом же году, в журналах «Историк-марксист», № 4 и «Вестник Коммунистической Академии», т. XXII был напечатаны две главы книги Е. Л. Грановского о монополистическом капитализме в России. С критикой Ванага, Ронина и Крицмана тогда же выступил И. Ф. Гиндин, работа которого специально посвящен рассмотрению вопроса о взаимоотношении банков и промышленности в России до 1917 г. и Г. В. Цыперович в четвертом издании своей книги о синдикатах

и трестах. Так почти одновременно выявилась группа исследователей, рассмотревших в своих работах русский империализм под другим углом зрения. В отличие от направления Ванага, Ронина и Крицмана («денационализация» российского капитализма), эта группа историков и экономистов тогда же получила условное наименование «национальной школы» в изучении империализма в России.

Несмотря на значительный приток иностранного капитала, в России складывалась самостоятельная система монополистического капитализма, - таково основное положение, пронизывающее работы представителей отмеченного направления и основной вывод их исследований. Этот вывод явился, прежде всего, результатом анализа более широкого фактического материала, чем тот, которым оперировали Ванаг, Ронин, Гольман и другие сторонники концепции «денационализации» российского империализма. За исключением книги Ронина работы указанных авторов были выполнены на основе дореволюционной литературы и опубликованных источников. Исследования А. Л. Сидорова, И. Ф. Гиндина, Е.Л. Грановского и Г. В. Цыперовича, в особенности двух первых авторов, базируются на использовании значительных пластов архивных материалов. Дело, однако, не только в этом. Исходя из тезиса о подчинении российской экономики иностранным капиталом, представители первого направления естественно делали упор на изучении динамики притока иностранных капиталов и совершенно недостаточно занимались исследованием особенностей и условий хозяйственного развития самой России в период империализма. Центр тяжести исследований представителей второго направления был перенесен прежде всего на выяснение особенностей хозяйственного развития страны, внутренних закономерностей развития ее промышленности, транспорта, банковской системы. В связи с этим в их работах имеются содержательные характеристики промышленных подъеме» 1890-х и 1909-1913 годов (Е. Л. Грановский, А. Л. Сидоров, Г. В. Цыперович), исследуется влияние

первой мировой войны на русскую промышленность и железнодорожный транспорт (А. Л. Сидоров), изучаются главнейшие промышленные и банковские монополии (Г. В. Цыперович, И. Ф. Гиндин, Е. Л. Грановский), состояние финансов накануне и в годы войны (А. Л. Сидоров), некоторые стороны развития внешней торговли России (Е. Л. Грановский) и т. д. При таком подходе к изучению истории капиталистической России совершенно иное освещение получил и вопрос об иностранных капиталах в России. Приток иностранных капиталов стал рассматриваться не как единственный фактор, определявший характер экономического развития страны, а как специфическая черта, как одна из особенностей этого развития. Иными словами, вопрос об иностранных капиталах был поставлен в конкретно исторические условия развивающегося хозяйства империалистической России. При решении вопроса о влиянии иностранного капитала стали учитываться особенности империализма стран-импортеров, столкновение интересов этих стран и отдельных финансово-капиталистических групп на денежном рынке, соотношение ввоза капиталов и вывоза товаров, наконец, рост внутренних накоплений в стране, особенно заметно происходивший в условиях предвоенного промышленного подъема 1909-1914 гг. Вместе с тем выявился и еще один чрезвычайно важный аспект изучения проблемы иностранных капиталов в России. В центре внимания Ванага и Ронина и споривших с ними Гиндина и Грановского были иностранные капиталовложения в русскую промышленность и банки, сделанные до начала первой мировой войны. Между тем, как свидетельствует статистика, основной формой притока иностранного капитала в Россию являлись государственные займы. Для всесторонних выводов о роли иностранных капиталов в России нужно было изучить обе формы ввоза иностранного капитала, как предпринимательскую, так и ссудную. Впервые в советской историографии это было сделано в исследовании А. Л. Сидорова, показавшего рост государственной задолженности России и влияние этой задолженности на усиление экономической зависимости страны в военные годы.

Таким образом, конкретно исторический подход к изучению истории России периода империализма -

Такова первая особенность работ характеризуемого н правления, определившегося во второй половине 20-х годов. Налицо, следовательно, качественное изменение методологии исторического исследования. Отсюда второй особенность этих работ: она заключается в преодолении в ходе изучения конкретного материала на базе ленинской теории империализма ошибочных методологических положений концепции Гильфердинга, в том числе его тезиса о подчинении банками промышленности в процессе формирования финансового капитала. Этот тезис лежал в основе схемы Ванага и Ронина. Критика Гильфердинга была поэтому следующим закономерным шагом. И этот шаг был сделан. Ванаг, писал И. Ф. Гиндин, «довольствуется общими понятиями- господство банков, захват промышленности. Скрывается ли за этими понятиями «контроль над промышленностью», как это понимает Гильфердинг, или только «контроль над доходами», или эпизодическое участие в некоторых выгодных финансовых трансакциях- такого рода вопросов мы не найдем в этой работе... В полном соответствии с Гильфердингом игнорируется также наличие других финансово-капиталистических «образований» (кроме банковских)». «Такая схема своей простотой и изяществом подкупает не меньше, чем тесть германских банков Гильфердинга, которыми достаточно завладеть, чтобы держать в руках все нити народного хозяйства».

'Так, в ходе конкретно исторических исследований и по мере изучения произведений В. И. Ленина преодолевались в исторической науке ошибочные стороны концепции Гильфердинга. Это определяло и третью черту, характеризующую цикл рассматриваемых нами работ- их политическую заостренность. Мы подчеркнули выше, что, сформулировав положение о наличии в России системы финансового капитала, сторонники «денационализации» российского капитализма тем самым в какой-то степени отмежевались от, взглядов меньшевистских историков, отрицавших наличие даже элементов финансового капитала в России. Однако, не говоря уже о Гольмане, ни Ванаг, ни Ронин не могли активно

выступить против подобных представлений. Доказывая тезис об отсутствии в России самостоятельной системы монополистического капитализма, они по сути дела лишь уточняли взгляды меньшевика Финна-Енотаевского. Иную картину являли собою исследования Градовского. Сидорова и Цыперовича. В них была не только раскритикована концепция Финна-Енотаевского, но и показана ее связь с построениями сторонников «денационализации» российского капитализма. Указывая на несоответствие выводов Ванага, Ронина и Крицмана ленинским оценкам российского империализма, А. Л. Сидоров писал, что «Ленин не ставит на одну доску экономическое развитие России с западными империалистическими странами», что «процесс созревания русского империализма совершался наряду с усилившейся тенденцией зависимости России от западноевропейских капиталистических стран... Но делать отсюда - выводы о колониальном или даже полуколониальном положении России слишком рано, до этого дело еще не дошло». Г. В. Цыперович подчеркнул, что положение о колониальной или полуколониальной зависимости России может послужить исходным пунктом для ревизии ленинских оценок Великой Октябрьской социалистической революции, которая будет выглядеть только как удавшееся национальное восстание против засилья иностранного финансового капитала. Е. Л. Грановский сопоставил крайние выводы из теории «денационализации» российского капитализма с положениями проекта программы Коминтерна о трех основных типах революционного движения на пути к диктатуре пролетариата и подчеркнул, что отнесение дореволюционной России к разряду колониальных или полуколониальных государств логически ведет к отрицанию возможности построения социализма в нашей стране.

«Практика пролетарской борьбы и социалистического строительства настолько всеобъемлюща, - заканчивает свое исследование Е. Л. Грановский, - что часто ошибки в самых, казалось бы, отдаленных от нее областях науки могут вести к серьезным ошибкам в самой этой практике. Поэтому ни в одной области научной мысли теоретическое примиренчество ни в какой мере недопустимо.

Необходимо постоянно и внимательно присматриваться ко всяким научным построениям, чтобы своевременно и не взирая на лица вскрывать заложенные в них ошибки, не давая им разрастаться и превращаться уже, может быть, в руках других, чуждых партии людей в стройное здание враждебной идеологии». Так сложились два направления в изучении истории российского империализма, размежевавшиеся друг с другом по вопросу о происхождении и характере системы российского финансового капитала. Полемика между представителями этих направлений, начавшаяся на страницах монографий, привела к серии острых дискуссий конца 20-х - начала 30-х годов. На их характеристике мы остановимся в следующем разделе.

Теперь же отметим, что границы между указанными направлениями не были абсолютными. С одной стороны, оппоненты находили друг у друга много общего и прямо признавались в этом; с другой стороны, имелись существенные разногласия в пределах каждого из направлений, которые не скрывались и не замазывались. Покажем на нескольких примерах.

Сторонников концепции «денационализации» русского капитализма справедливо критиковали за абсолютизирование статистико-экономического метода изучения роли иностранных капиталов. Но это верно лишь в отношении работ Ванага и Гольмана. Что же касается С.Л. Ронина, то он прекрасно понимал недостаточность одних только количественных подсчетов и был первым среди советских исследователей, выступивших с критикой Ванага по этому вопросу. «Количественный подсчет сам по себе еще не решает вопроса, - подчеркивал Ронин,-Необходимо также учесть форму связи иностранных банков с русскими, степень координации их деятельности и направление последней».... Отсюда понятно обращение Ронина к архивам русских коммерческих банков и кредитной канцелярии Министерства финансов. Анализ соответствующей документации позволил ему установить, что «сплошь и рядом... русские банки с преобладанием германского капитала оказывались в весьма близких отношениях с Парижем, как

использовано финансовым капиталом», - заявил тогда М. Н. Покровский.

Наконец, много споров шло и по вопросу о времени перехода российского капитализма в империалистическую стадию развития. Их острота объяснялась не только тем, что вопрос о продолжительности периода российского империализма прямо связан с вопросом о степени его развития и зрелости, но и с трактовкой характера русско-японской войны и революции 1905- 1907 гг. Здесь граница между двумя главными направлениями была нарушена совершенно. Грановский со всей определенностью говорил о 90-х годах XIX в. Также примерно думал Цыперович. Гиндин и Ронин, не отрицая наличия зачатков финансового капитала в конце XIX в., относили окончательный переход, к монополистической стадии ко времени предвоенного промышленного подъема, причем Ронин, как и Грановский, спорили с Ванагом, говорившим о периоде после поражения первой русской революции, как о времени вступления России в стадию империализма. Сидоров выделял период кризиса и депрессии, сыгравшего «решающую роль в усилении финансовых связей промышленности с банками» и в создании «крупнейших монополистических организаций капитала», но окончательное превращение промышленного капитализма России «в новейший империализм» относил ко времени «перед мировой войной».

Количество приведенных нами примеров можно было бы легко увеличить, в особенности если обратиться к разработке конкретных вопросов проблемы российского монополистического капитализма.

Таким образом, при всей определенности наметившегося разделения на два главных направления не подлежит сомнению известная условность, относительность этого разделения. В свете сегодняшних достижений исторической науки и итогов идейной борьбы, которую вела партия в 20-х-начале 30-х годов с антиленинскими группировками,

яснее видны ошибки и заблуждения советских исследователей тех лет. Но в то время это было не так очевидно, тем более что зачастую те или иные заблуждения не были результатом ошибочных методологических предпосылок, а являлись следствием недостаточно полного изучения фактического материала, неразработанности проблемы в целом. Вот почему сторонники «национальной» школы или направления, в целом полнее усвоившие ленинское учение об империализме и его концепцию исторического прошлого России, допускали в своих работах ошибки, свойственные сторонникам «денационализации» русского капитализма, в работах которых в свою очередь, далеко не все было ошибочным. Так открывалась возможность для сближения точек зрения в ходе творческих дискуссий, для выработки общих решений по кардинальным вопросам проблемы, наконец, для преодоления ошибок методологического характера. В заключение-вопрос о «школе Покровского». Вплоть до недавнего времени с этим понятием связывались ошибки и заблуждения в трактовке ряда проблем истории России, в том числе и проблемы российского империализма. Из предшествовавшего изложения видно, что в применении к разработке экономической истории российского империализма говорить о «школе Покровского» нельзя. Во-первых, собственные взгляды М. Н. Покровского по всем вопросам российского империализма, сложившиеся у него к середине 20-х годов, не оказали никакого влияния на разработку проблемы. Больше того, как мы видели, они были раскритикованы в первых же работах его учеников. Покровский, таким образом, не был основателем какого-то определенного направления в изучении российского империализма.

Нельзя, далее, говорить о «школе Покровского», имея в виду единство во взглядах его учеников по кардинальным вопросам проблематики, которую они разрабатывали» Ученики Покровского разошлись между собою в результате различной трактовки не частных, а именно основных вопросов экономической истории России периода империализма и наряду с другими исследователями, которые никогда не занимались у М. Н. Покровского, составили два различных направления,

охарактеризованных выше. Правда, на «каком-то этапе развития своих представлений о характере исторического процесса России конца XIX - начала XX вв. Покровский разделял основные положения концепции «денационализации» российского капитализма. Но уже в ходе дискуссий конца 20-х-начала 30-х годов он выступил с критикой отдельных положений концепции «денационализации» российского капитализма, а позже решительно пересмотрел свои взгляды на характер русского империализма. Поэтому применительно к разработке истории России периода империализма следовало бы отказаться от понятия «школы Покровского». Ее просто не существовало. В свое время в рамках рассматриваемой нами проблематики этим понятием были объединены все ошибочные суждения по вопросам экономической истории империалистической России вне зависимости от того, разделялись или не разделялись они самим Покровским. Иными словами, наряду с собственными ошибками Покровскому были приписаны ошибки других авторов. Пора освободить его от этих наслоений.

Конец 20-х - начало 30-х годов - важный переломный период в развитии советской исторической науки в целом. В это время были идейно разгромлены последние открыто враждебные марксизму-ленинизму антинаучные теории исторического процесса и покончено с недооценкой ленинского наследия. Появилось несколько общих курсов по истории капиталистической России. Тогда же, после постановлений ЦК ВКПб), принятых по инициативе А. М. Горького, началась интенсивная работа по созданию истории гражданской войны в СССР и серии исследований по истории фабрик

и заводов. Все это говорило о том, что советская историческая наука вступила в новую полосу развития: появление крупных обобщающих трудов возможно лишь при определенной зрелости научных кадров, при наличии известных достижений в разработке конкретной проблематики. Но это же обстоятельство со всей остротой выдвигало на первый план вопросы марксистско-ленинской методологии и методики исторических исследований. На многочисленных творческих дискуссиях, специальных конференциях и сессиях конца 20-х - начала 30-х годов, а также на страницах периодических изданий, широкому обсуждению был подвергнут ряд важнейших, ключевых проблем отечественной истории. Среди них обсуждение проблемы российского империализма занимало одно из центральных мест.

В своем развитии дискуссия прошла два этапа. Первый из них начался на Всесоюзной конференции историков марксистов, состоявшейся в декабре 1928-январе 1929 гг., и завершился в конце 1929 г. серией дискуссионных статей в журнале «Историк-марксист», После годового перерыва дискуссия вспыхнула вновь в связи с обсуждением вопроса о двух путях развития капитализма в сельском хозяйстве России.

В центре споров находился вопрос характере российского империализма, поставленный в литературе второй половины 20-х годов. Поэтому дискуссия приобрела характер открытого столкновения сторонников и противников концепции «денационализации» российского капитализма. Однако это не было простым

повторением старых споров. И не только потому, что за предыдущие годы значительно вырос общий методологический уровень советских исследователей и расширился их кругозор в результате разработки новых аспектов проблемы. Дело заключалось еще и в том, что сторонники «денационализации», и прежде всего Н. Н. Ванаг, который выступал главным докладчиком как на первом, так и на втором этапах трехлетней дискуссии, пытался по новому, с иных позиций, чем прежде, подойти к обоснованию основных положении своей концепции.

В середине 20-х годов Ванаг приходил к выводу о «дочернем» характере русского империализма, исходя из анализа количественных данных о притоке иностранных капиталов в народное хозяйство царской России, т.е. объяснял «денационализацию» обстоятельствами внешнего характера. Подобный подход вызвал резкую критику не только со стороны исследователей другого направления; критика чисто статистического метода изучения роли иностранных капиталов шла также из рядов сторонников концепции «денационализации» русского капитализма. В результате на конференции историков-марксистов Ванаг попытался объяснить полное господство иностранного капитала в русских банках и промышленности исходя из «всей совокупности экономических и социальных условий, в которых складывалась система финансового капитала в России», т. е. обосновать основные положения своей концепции прежде всего внутренними условиями развития русского капитализма. Мы увидим, насколько ему удалось

сделать это. Теперь же выделим три существенных момента, свидетельствующих об эволюции общих взглядов Ванага. Прежде всего, признав недостаточность чисто количественных подсчетов удельного веса иностранных капиталов в русских банках и промышленных предприятиях для общих выводов о характере системы российского империализма, Ванаг несколько продвинулся вперед в понимании методики исторического исследования, основное требование которой заключается в том, что сложное социально-экономическое явление можно правильно понять и объяснить в результате изучения всей совокупности фактов, всех связей и процессов.

Далее, в том же докладе на конференции историков-марксистов Н. Н. Ванаг со всей категоричностью высказал свое отношение к тезису о России как колонии или полуколонии западноевропейских держав. «Утверждать, что Россия стала колонией французского финансового капитала, было бы настолько же нелепо, насколько нелепым является отрицание других форм зависимости, кроме как колониальных,-говорил Ванаг.- Россия находилась в зависимости от иностранного финансового капитала в виде одной из тех разнообразных форм, которые мыслимы в эпоху финансового капитала». Таков второй вывод, сделанный Ванагом из полемики второй половины 20-х годов. Отмежевавшись от формулировок Крицмана и Гольмана, Ванаг тем самым сделал шаг вперед по пути сближения своих взглядов и представлений с точкой зрения противников концепции «денационализации» российского капитализма.

О том же говорит и еще одна поправка, принятая Н. Н. Ванагом. В докладе на конференции и в дискуссионной статье, напечатанной в журнале «Историк-марксист», Н. Н. Ванаг был вынужден признать, что накануне и особенно в период первой мировой войны «тенденция к оформлению элементов национального финансового капитала крепла», что в России появлялись «финансовые предприниматели типа Рябушинских, Н. А. Второва, Гучкова и ряда других из числа русского купечества».

Все это, однако, не означало, что Ванаг пересмотрел свои основные положения и выводы относительно характера российского империализма. «Отказаться от чего-либо существенного из оказанного раньше мы не видим оснований», - заявил на конференции Ванаг. И, действительно, как в докладе на конференции, так и в своих последующих выступлениях Ванаг упорно повторял, что в России не было самостоятельной системы финансового капитала, что иностранный капитал, в первую очередь французский, «подчинив при помощи русских банков, или непосредственно, основные отрасли русской промышленности... утвердил свое господство в капиталистической системе производства в России».

Как видим, основное кредо Ванага осталось без изменения. Однако на этот раз он попытался обосновать его соображениями «социологического и методологического характера».

Явления экономической жизни России, рассуждая Н. Н. Ванаг, необходимо рассматривать не только с точки зрения общих законов развития капиталистического хозяйства, но и с учетом такого фактора, как господство крепостников-помещиков. Из этого бесспорного положения следовали выводы о полном несоответствии общих экономических и социально-политических условий интересам развития капитализма вообще и о вытекавших отсюда «колоссальнейших противоречиях» в самой системе русского промышленного капитализма. В представлении Н. Н. Ванага, феодально-крепостнические пережитки не просто тормозили, а по сути дела исключали всякую возможность самостоятельного развития капитализма как в сельском хозяйстве, так и в промышленности. До 90-х годов включительно вся эволюция промышленности по капиталистическому пути была обусловлена, по Н. Н. Ванагу, развитием помещичьего хозяйства. Больше того, он утверждал, что с помощью всех средств экономической политики, которая, в силу классового характера самодержавной власти, прямо и непосредственно выражала интересы помещиков-крепостников, русская промышленность была в значительной степени приспособлена к интересам помещичьего

хозяйства. Этими обстоятельствами Ванаг и объяснял противоречия системы русского промышленного капитализма, если аграрная политика, говорил он, задерживала свободное развитие капиталистических отношений в деревне, то царский протекционизм» суживал предприимчивость капитала в области промышленности и он устремлялся в отрасли, защищенные протекционизмом, оставив без внимания все остальные.

В результате, в изображении Ванага, кризис конца XIX-начала XX в. был не просто конъюнктурным явлением. В условиях господства крепостников-помещиков он приобрел характер кризиса системы капиталистического производства» в стране. Поэтому, говорил, Ванаг, дальнейшее развитие капитализма в России можно было представить себе только в том случае, если были бы ликвидированы или общие условия, в которых существовал капитализм в России, или в максимальной степени смягчены противоречия в самой системе русского промышленного капитализма. Первого не произошло: революция 1905-1907 гг. закончилась поражением. Второе было отчасти достигнуто в результате активных действий иностранных банков: «действительность» вынуждала их «делать такую политику, которая бы вывела основные отрасли промышленности, со значительными суммами иностранных вложений, из этого тупика, в котором она очутилась». Отсюда и следовали положения о полном подчинении русской промышленности иностранным капиталом. «Противостоял ли этому пути какой-нибудь другой?»-спрашивал Ванаг и отвечал: «Не противостоял. И не мог противостоять в условиях господства крепостника-помещика».

Такова новая аргументация в пользу концепции «денационализации» русского капитализма, выдвинутая Ванагом в докладе на конференции историков-марксистов и более подробно развитая им в дискуссионной статье, напечатанной в «Историке-марксисте». Она сопровождалась резкой, «оглушающей» критикой работ Е. Л. Грановского.

Дискуссия по выступлениям Ванага развернулась по двум главным направлениям. С одной стороны, споры шли о соответствии социологической "схемы Ванага" ленинскому пониманию исторического развития России периода империализма. С другой стороны, всестороннему обсуждению подвергся вопрос о методологии изучения иностранных капиталов в России. Начнем с общих оценок доклада Ванага некоторыми из участников дискуссии на I конференции историков-марксистов.

"Тов. Ванаг старательно измазал меньшевистским дегтем ворота т. Грановского и говорил всем сомневающимся в правильности его схемы - вот будущее твое, - говорил на конференции И. Минц. Между тем он прекрасно знает, что с целым рядом заявлений т. Грановского не согласиться нельзя". Сама же "схема т. Ванага" "еще недостаточно аргументирована, она недостаточно еще подкована ленинским материалом и поэтому вызывает много сомнений".

Другой участник дискуссии, П. Горин, решительно осудил приемы критики Ванага, охарактеризовав их как "метод оглушения". Дальше было сказано: "Я полагаю, что при таких методах спора, культивируемых т. Ванагом, противники его точки зрения могли бы со своей стороны привести фигуру более одиозную, чем фигура Ерманского, а именно Л. Троцкого, в связи с его оценкой роли иностранного капитала в России... Я не хочу сказать, - продолжал П. Горин, - что т. Ванаг принадлежит к троцкистской породе людей, но все

-38-

же некоторые предостережения и выводы он мог бы сделать и сам". "Тут говорили, что доклад т. Ванага противоречит схеме Ленина, - начал свое выступление И. Литвинов. - Это неверно. Доклад т. Ванага противоречит учению Ленина потому, что он схематичен".

Так обрисовалась одна группа участников дискуссии, посвятивших свои выступления сопоставлению положений доклада Ванага с ленинскими оценками российского империализма. В этом плане наиболее показательно выступление И. И. Минца. Он начал с вопроса о времени вступления России в период империализма, указав, что если Ванаг начало этого процесса относит к периоду после поражения первой русской революции, то В. И. Ленин придавал особое значение промышленному кризису начала XX в., сыгравшему роль поворотного пункта в истории новейших монополий. Далее в свете ленинских высказываний оратор поставил под сомнение тезис Н. Н. Ванага о сплошном засилии иностранных капиталов в России и, наконец, остановился на вопросе о русском царизме в системе империализма. Утверждению Ванага о невозможности сращивания между финансовым капиталом и самодержавием И. И. Минц противопоставил ленинские положения о том, что в России горстка крепостников-помещиков стояла у власти в тесном союзе с магнатами финансового капитала, что монополия военной силы отчасти восполняла, отчасти заменяла монополию современного, новейшего финансового капитала. Оратор приходил к выводу, что Ванаг не понял роли самодержавия в системе империализма, "а потому не понял ленинского военно-феодального империализма".

-39-

носителей иностранного финансового капитала, действовавших в России, и характер хозяйственной политики, проводимой ими за пределами своей страны". Изучение этой политики не дает достаточно убедительных доказательств для утверждения о включении финансово-капиталистической системы России "в систему какого-либо отдельного или всех вместе иностранных финансовых капиталов". В самом деле, лишь так называемые "дочерние" общества-филиалы иностранных концернов, на территории России могут быть прямо связаны в своей хозяйственной политике с политикой соответствующих финансово-капиталистических групп или объединений за границей. Однако, указывал Гиндин, подобные общества действовали только в 2-3 отраслях русской промышленности. Таковы, например, предприятия электротехнических концернов, "дочерние" общества германской химической промышленности, компания жатвенных машин, "Вестингауз" и "Зингер" в области металлообрабатывающей промышленности. "В остальных случаях, - писал он, -в русской промышленности действовали иностранные финансово-предпринимательские группы, не связанные в своей промышленной политике с политикой, проводимой близкими им финансово-капиталистическими группами у себя на родине". Исключением не являются даже направления английского финансового капитала в нефтяную, медную и золотую промышленность. Вот почему сторонникам "денационализации" русского капитализма и приходится прибегать к обходному пути, аксиоматическому утверждению, что русская промышленность оказалась закабаленной иностранным капиталом при посредстве русских коммерческих банков, политика которых полностью направлялась заграничными кредитными учреждениями. Единственным доказательством правильности такого утверждения были данные об удельном весе иностранных вложений в основные капиталы русских банков и подсчеты размеров эмиссий, проводимых русскими банками на иностранных денежных рынках. Но такие данные, подчеркивал И. Ф. Гиндин, опять-таки ничего

-40-

-41-

Подходя с указанных позиций к ответу на главный вопрос дискуссии о характере системы российского финансового капитала, Гиндин подчеркивал, что нельзя идти по пути таких бессодержательных и бесплодных схем, как сплошная "национализация", или сплошная "денационализация". В известный период развития, вплоть до промышленного подъема 1909-1913 гг., удельный вес иностранного финансового капитала увеличивается. Напротив, в годы подъема удельный вес иностранного финансового капитала резко понижается, так как складывается национальная система финансового капитала, сращивающаяся с государственной властью. Таковы были тенденции, которые застала в России мировая воина. В годы войны обнаруживаются два параллельных процесса - усиление в экономике страны русских элементов финансового капитала за счет иностранных, с одной стороны, при стремительно нарастающем закабалении русской государственной власти английским финансовым капиталом посредством государственных займов-с другой. "Если теоретически себе представить окончание войны при сохранении капитализма в России, - говорил на конференции И. Ф. Гиндин, - то пришлось бы констатировать полное закабаление страны иностранным финансовым капиталом".

-42-

как выразился один из ораторов, "на путь расширения проблемы до анализа классовых отношений", Тем не менее почти каждый из ораторов, выступавших в поддержку основных положений доклада Ванага, высказывал свои пожелания и предложения, которые, по их мнению, способствовали бы более полному и правильному решению проблемы. Эти предложения и поправки в общем довольно четко группируются вокруг двух вопросов.

"Мне кажется, - отметил М. Цвибак, - что, говоря о системе финансового капитализма вообще, говоря о капитализме в России, мы не может пройти и мимо проблемы развития капитализма, мимо того вопроса, как капитализм развивался. Теория же т. Ванага, идущая от анализа роли банков, правильно отмечая, что русский капитализм дошел до такого уровня своего развития, когда ему не оставалось ничего другого, как опереться на иностранную банковскую систему, не вскрывает диалектически, - почему русский капитализм к этому пришел".

Другой участник дискуссии, Н. Редин, высказавшись против увлечения количественными подсчетами удельного веса иностранных капиталов в той или иной отрасли русского народного хозяйства, подчеркнул, что "нам очень важно знать, что именно делали эти самые проценты, чем они занимались и какую роль играли во всей хозяйственной системе страны". В связи с этим он советовал Ванагу обратить внимание на то, что "иностранный финансовый капитал, создавший на российской почве свою "дочернюю" систему ...проникал в Россию не как чужеродное тело, враждебное развивающемуся в России капитализму, а как подпора и верный союзник прусского типа развития капитализма в российском сельском хозяйстве".

-43-

Так, П. Г. Галузо попробовал проиллюстрировать положение о невозможности сращивания русского империализма с самодержавием при помощи анализа колониальной политики царизма. В Туркестане, подчеркивал он, "интересы банкового и торгового капитала сталкивались. Самодержавие же в этом столкновении становится на сторону торгового капитала". Проявилось это в частности, в том, что "начинается борьба против развития банковской кредитно-кооперативной сети". Поэтому П. Г. Галузо не без оснований утверждал, что "если изучить конкретно колониальную политику царского правительства, то на ней мы можем великолепно иллюстрировать, что никакого сращивания между русским империализмом и самодержавием не было". Его вывод, таким образом, как будто бы полностью совпадает с тезисом Ванага, и сам оратор постарался это подчеркнуть в своем выступлении. Легко, однако, видеть, что совпадение во взглядах П. Г. Галузо и Ванага кажущееся. Отрицая сращивание, Ванаг признавал подчинение царизма иностранному финансовому капиталу и подчинение ему же системы русских коммерческих банков. В выступлении П. Г. Галузо речь шла о борьбе царского правительства с банками, в которых, по Ванагу, безраздельно господствует иностранный капитал. Этим, с одной стороны, ставилась под сомнение аргументация Ванага в пользу концепции подчинения царизма иностранным финансовым капиталом. С другой стороны, - и это еще интереснее - П. Г. Галузо, опираясь на конкретный материал, ощупью подходил к пониманию относительной самостоятельности политики царизма,

-44-

-45-

связывающая возникновение национальной системы финансового капитала в России с засильем помещиков-крепостников в экономике и политической системе страны. С другой стороны, это вытекало из выступлений всех его оппонентов, в том числе и даже прежде всего-сторонников основных положений его доклада.

Не случайно, поэтому Ванаг вновь стал организатором и главным докладчиком на втором этапе дискуссии по проблеме российского империализма, состоявшейся в секции истории империализма Общества историков-марксистов в феврале-марте 1931 г.

Дискуссия была посвящена проблеме двух путей развития капитализма в России и на первый взгляд не имела прямого отношения к спорам о характере системы российского финансового капитала. Однако здесь была прямая связь, специально подчеркнутая Ванагом в заключительном слове по дискуссии и отмеченная некоторыми участниками в ходе самого обсуждения. В данном случае нас особенно интересует именно это обстоятельство. Иными словами, не стремясь изложить все перипетии дискуссии, в особенности в области чисто аграрной проблематики, мы попытаемся лишь установить, как общие представления Ванага о характере империализма в России отразились на его трактовке проблемы двух путей развития капитализма в сельском хозяйстве.

Как мы помним, оппоненты Ванага настойчиво советовали ему рассмотреть вопрос об особенностях финансового капитала в России в связи с общими процессами развития капитализма в стране, не без основания рассчитывая, что это может и должно привести к уточнению представлений Ванага о российском империализме. Ванаг поступил иначе. Не изменяя своих представлений об империализме в России, исходя из них, он сквозь эту призму пытался рассмотреть и проблему двух путей развития капитализма. «Ставя доклад о двух путях,- говорил Ванаг в заключительном слове на дискуссии,- я преследовал, кроме всего прочего, цель-методологически обосновать свой взгляд на проблему финансового

капитала». Поэтому Ванаг всячески подчеркивал отсталость, примитивность и замедленность капиталистической эволюции страны. «Запомните это те, - патетически восклицал он,-кто требует от меня отказа от моих взглядов на развитие капитализма в России, от моего основного положения о зависимом характере русского капитализма, в том числе и финансового». Таким образом, какого-либо принципиального уточнения трактовки особенностей системы финансового капитала в России в связи с изучением вопроса о двух путях развития капитализма не последовало. Зато последовала цепь ошибок в изложении ленинских мыслей о двух путях развития капитализма в России. В особенности это проявилось в понимании исторического места проблемы и при характеристике расстановки классовых сил в России эпохи буржуазно-демократических революций.

Доклад Ванага пронизывает положение, что «вся история России с 1861 г. до 1917 г. есть история борьбы первой и второй буржуазных тенденций, есть история борьбы двух путей развития капитализма в России», что эта борьба «составляет ось всей истории Российской империи этого периода». Исходя из этого ошибочного представления, Ванаг утверждал, что «всю борьбу общественных классовых сил Ленин рассматривал как этапы в борьбе двух путей раскрепощения» и что под этим именно углом зрения «необходимо рассматривать всю сложность переплета классовой и партийной борьбы данной эпохи».

Объективные тенденции развития капитализма по прусскому пути заложены в развитии помещичьего хозяйства. Преобладание мелкого крестьянского земледелия, закабаляемого крепостническими латифундиями, обеспечивает реальность борьбы за американский путь развития, именно борьбы, подчеркивал Ванаг, ибо «проблема двух путей может реально существовать только в условиях широкого движения низов и пролетарского движения в эпоху революции XIX и XX вв.» Поэтому, говорил Ванаг, эта проблема «увязана у В. П. Ленина с теорией гегемонии пролетариата в буржуазно-демократической

революции», а «ленинская демократическая диктатура пролетариата и крестьянства, являясь единственно возможным средством перевода России на «американские» рельсы, составляет неразрывное целое с ленинским учением о двух путях развития. Ленинские «два пути» являются обоснованием этой диктатуры, являются обоснованием большевистской тактики в революции».

Таковы исходные или «методологические», как любил выражаться Ванаг, установки его нового доклада. Коренной недостаток приведенных рассуждений состоит в том, что, рассматривая вопрос о двух путях развития капитализма, точнее-борьбу за тот или иной путь развития,- Ванаг прошел мимо противоречий в пределах развитого капитализма в России. Прошел, потому что, исходя из своих общих представлений, он не видел или не желал видеть сколько-нибудь развитого капитализма. Но именно с этих позиций Ванаг обрушился на работы советских историков-аграрников, в той или иной степени затрагивавших проблему «двух путей». «Основной дефект существующих точек зрения» по этому вопросу Ванаг видел в том, что «проблему двух путей развития капитализма рассматривают по преимуществу с точки зрения чисто экономической..., сводя вопрос к степени проникновения капитализма в помещичье и крестьянское хозяйство...». И далее Ванаг не пожалел резких слов и выражений по адресу исследователей, занимавшихся разработкой аграрной истории России начала XX в. Так, он нашел, что вся работа С. М. Дубровского о столыпинской реформе, вышедшая в 1930 г. вторым изданием, сводится .к доказательству «успеха столыпинской реформы». «Игнорируя „два пути" развития капитализма, вы,-обращался Ванаг к Дубровскому и Литвинову,-против своей воли оказались в положении людей, защищающих „прусский" путь, идеализирующих столыпинского кулака...».

Обсуждение доклада Ванага было необычайно острым. «Оглушающая» критика Ванага не смутила его оппонентов. Дискуссия не ограничилась аудиторией секции истории империализма Общества историков-марксистов. Она продолжалась на заседаниях ученого совета Коммунистической Академии, а после публикации доклада Ванага отдельной брошюрой перешла на страницы журналов. Была понята и отмечена как коренная ошибка постановки Ванагом проблемы двух путей развития капитализма в России, так и связь трактовки данной проблемы с представлениями Ванага об особенностях российского империализма.

Через несколько месяцев после дискуссии о двух путях развития капитализма в России и Ванаг обратился в редакцию журнала «Историк-марксист» с письмом, в котором был вынужден признать справедливость критики его работ, воспроизведя в нем главные аргументы своих оппонентов. Это письмо можно рассматривать как документ, подводящий итоги многолетней дискуссии по проблеме российского империализма среди советских историков и экономистов.

Н. Н. Ванаг признавал ошибочным свое положение о том, что борьба двух путей капиталистического развития - в России являлась осью классовой борьбы в эпоху буржуазно-демократической революции. Соглашаясь

со своими оппонентами, Н. Н. Ванаг подчеркивал, что для понимания особенностей буржуазно-демократической революции в России, для понимания возможности ее перерастания в революцию социалистическую, следует исходить из ленинского положения о том, что «в современной России не две борющиеся силы заполняют содержание революции, а две различных и разнородных социальных войны... Одна - общенародная борьба за свободу (за свободу буржуазного общества), за демократию, т. е. за самодержавие народа, другая-классовая борьба пролетариата с буржуазией за социалистическое устройство общества».

В соответствии с этим Н. Н. Ванаг признавал, что в его брошюре и в докладе о двух путях развития капитализма «явно искажена ленинская постановка вопроса о том, что пролетариат в своей борьбе за социализм исчерпывает революционную энергию борьбы, крестьянства против крепостничества для немедленного перехода вслед за победой над царизмом вместе с беднейшим крестьянством к социалистической революции».

Ванаг далее остановился на своих ошибках в разработке проблемы российского империализма. «Никогда не защищая взглядов о колониальном характере царской России,-писал Н. Н. Ванаг,-я допустил политическую ошибку в своей книжке о финансовом капитале, не дав там развернутой постановки вопроса о корнях и той основе, на которой вырастали капитализм и финансовый капитал в России. Я остановился лишь мельком на концентрации производства и складывании элементов монополистического капитала в конце XIX и в начале XX вв.» И далее Ванаг пояснял, что экономическое развитие царской России было отсталым, если сравнить его с тем развитием, которое было бы возможным вне условий крепостнических пережитков, задерживавших экономическое развитие. «Но быстрота капиталистического развития в конце XIX и начале XX вв., с которой царская Россия догоняла передовые капиталистические страны, поставило царскую Россию в число стран со «средне-слабым развитием капитализма». Эта сторона вопроса,- продолжал Ванаг,- недостаточно вскрыта

мною, тогда как она должна быть подчеркнута со всей решительностью. Если бы развитие капитализма царской России не достигло известного уровня, то, по выражению В. И. Ленина, «у нас бы ничего не вышло», т. е. пролетариат народов СССР не имел бы возможности победоносно закончить строительство фундамента социалистической экономики и обеспечить победу социализма».

Так закончился второй этап дискуссии по проблеме российского империализма. И если в качестве главного итога первого этапа дискуссии мы отмечали дальнейшее, по сравнению со второй половиной 20-х годов, сближение точек зрения сторонников двух главных направлений в трактовке российского империализма, то главный итог второго этапа дискуссии состоит в отказе сторонников «денационализации» русского капитализма от основных положений этой теории.

Мы имеем в виду не только Н. Н. Ванага. Показательна также эволюция взглядов М. Н. Покровского. Где-то на рубеже 20-30-х годов он основательно пересмотрел свое отношение к концепции Н. Н. Ванага, резко квалифицировав ее как полутроцкистскую. Правда, Покровский не успел сколько-нибудь систематически изложить свои взгляды относительно империализма в России. Однако ряд его отдельных высказываний по этому вопросу не оставляет никаких сомнений в том, какой крупный шаг вперед был сделан этим выдающимся историком в понимании особенностей экономического развития России периода империализма. В 1930 г., выступая перед рабочими Красной Пресни с докладом о революции 1905-1907 гг., двадцатипятилетний юбилей которой широко отмечался по всей стране, М. Н. Покровский при объяснении причин и характера революции исходил из главного противоречия российской экономики, сформулированного В. И. Лениным в следующих словах:

«Самое отсталое землевладение, самая дикая деревня - самый передовой промышленный и финансовый капитализм».

Прошло немногим более года. Покровскому пришлось отвечать на критику его взглядов относительно происхождения первой мировой войны, содержавшейся в III томе «Истории ВКП (б)» под редакцией Ем. Ярославского. Разъясняя свою позицию в ответе «анонимному автору», Покровский подчеркнул, что в России перед 1917 г. «имелись налицо в более или менее развитом виде все формы европейского капитализма, включая промышленный и финансовый». Тем самым решительно исправлялось положение, высказанное им на 1 конференции историков-марксистов относительно слабости российского империализма, вследствие чего Россия прорвалась к социализму наперекор узко экономическим законам. В том же ответе Покровский четко сформулировал положение о наличии в России, помимо капиталистического, военнофеодального империализма, который отождествлялся им с царизмом. Именно интересами военно-феодального империализма, по мнению Покровского, определялась русская внешняя политика по отношению к Константинополю и проливам.

Так перестало вообще существовать разделение среди советских историков на сторонников «денационализации» российского капитализма и противников данной системы взглядов.

В заключение подчеркнем, что широкие дискуссии по проблемам российского империализма и развернутая критика концепции «денационализации» имели очень большое значение для уяснения сторонниками Ванага и им самим ошибочности своих взглядов. Однако действенность этой критики усиливалась еще и тем обстоятельством, что сам Ванаг, как и Покровский, много и активно работал над применением ленинской концепции империализма к изучению социально-экономической истории России конца XIX-начала XX вв.