Глава VI. Русская историческая наука за рубежом

§2. Основные особенности существования русского историко-научного сообщества в эмиграции

Сегодня уже ни у кого не вызывает сомнения, что 1917 г. стал рубежным годом не только для судеб государства, но и для исторической науки в целом. С 1917 г. наступил новый период в существовании русской исторической науки. Если ранее и существовали проблемы, связанные с определенными противоречиями между учеными концептуального, теоретико-методологического, философско-исторического, политического плана, то события революции и гражданской войны весьма зримо раскололи единое историко-научное сообщество России, физически отдалив и создав непреодолимые преграды для контактов между представителями основных школ и направлений русской исторической науки. События революции и гражданской войны носили катастрофический характер для большинства представителей русской науки. Невозможность продолжения нормальной научной и учебной деятельности в результате приостановки или прекращения деятельности ВУЗов из-за военных действий, их постоянные реорганизации, приложение основных личностных усилий для физического выживания в обстановке народно-хозяйственной разрухи, несогласие с политикой большевистских властей приводили к оттоку значительной части преподавательского и студенческого корпуса в ряды политических и военных участников белого движения.

После поражения белой армии вслед за отступавшими белыми частями вынуждены были покидать территорию России и те деятели науки, которые пытались продолжать научную деятельность при содействии белогвардейских правительств. Русское сообщество, в том числе и историко-научное, за границей существовало в иных условиях и приобрело ряд специфических черт, которые не были присущи старому, дореволюционному сообществу историков.

Рассмотрим каковы же были условия существования русской исторической науки за рубежом.

Прежде всего, это ситуация вынужденного пребывания в инокультурной, иноязычной среде. Нельзя сказать, что пребывание за границей было новым явлением в жизни деятелей русской науки. До первой мировой войны практика поездок за рубеж на научные симпозиумы, стажировки, командировки, ознакомительные поездки и отдых была вполне устоявшейся для многих историков. Большинство из них были знакомы с мировыми научными и туристическими центрами не понаслышке. Это знакомство было абсолютно добровольным и приводило к обогащению общекультурного и научного уровня ученых.

В начале же 1920 гг. пребывание за рубежом уже носило вынужденный характер, грозивший утратой или резким понижением уровня и потенциала русского научного сообщества. Все эмигранты, без исключения прошли период первоначальной адаптации, длившийся обычно несколько лет. Заключался он в улаживании формально-юридических процедур - получении виз, паспортов, гражданства, нахождении жилья и работы. Адаптационный период был связан очень часто с постоянными переездами, бытовой неустроенностью. При этом, если для основной массы эмигрантов пребывание в определенной стране напрямую было связано с экономическими причинами (наличием свободных рабочих мест в отраслях экономики с низкоквалифицированным уровнем рабочей силы, дороговизной жизни), то для русских историков поиск страны проживания осложнялся и необходимостью признания, сотрудничества с историко-научным сообществом принимающей страны, наличием вакансий в вузах, содержанием и доступностью библиотек и архивов. Это рождало еще одну особенность существования русского зарубежного научного сообщества, органично вытекающую из первой, а именно очень значительную зависимость от политики принимающих государств, прежде всего материального стимулирования студентов и профессуры.

До первых потрясений, связанных с началом мировой войны, пребывание в собственной стране с присущей государственной системой финансирования и стимулирования сопровождалось быстрым развитием русской науки. Теперь же, в чужой иноязычной среде она была поставлена на грань выживания. "Фактор помощи" стал одним из главнейшим в постепенном оформлении центров русской эмиграции, в том числе и историко-научной, после стихийного взрывообразного расселения русских беженцев в большинство с Советской Россией пограничных стран. Первоначально весьма значительную поддержку русской эмиграции оказали правительства славянских стран- Чехословакии и Югославии.

Самое значительное участие в деле материальной поддержки русского просвещенного беженства приняло правительство Чехословакии. Принято указывать на две причины столь значительного, поистине уникального участия правительства одной страны в судьбе научного сообщества другой. Первая - состояла прежде всего во внешнеполитическом положении страны. Образованная на обломках Австро-Венгрии и провозгласившая свою независимость 28 октября 1918 г., Чехословакия одним своим географическим положением, когда ее территория, протянувшись через всю среднюю Европу, расположилась между Германией на севере и Венгрией на юге, стала представлять непреодолимый соблазн для соседей. Интуитивно чешское правительство понимало, что ему в Европе необходима твердая опора. И эту опору оно видело в России, которая рано или поздно, по мысли чехословацких правителей, преодолеет большевизм и встанет на путь либерально-демократического управления. Помощь в воспитании деятелей будущей демократической России виделась как залог дальнейшего безопасного внешнеполитического существования Чехословакии. Второй, не менее важной причиной были русофильские настроения части чешской интеллигенции, и некоторых членов первых чехословацких правительств. Русофильски был настроен первый президент Чехословакии Т. Г. Масарик. Первый премьер-министр Чехословакии Карел Крамарж еще до первой мировой войны любил и неоднократно посещал Россию и был женат на представительнице купеческого московского рода Надежде Николаевне Абрикосовой.

Во время мировой войны ему даже пришлось поплатиться свободой за свои "русофильские настроения". Потеряв в 1919 г. пост премьера, Крамарж, однако, по-прежнему оставался влиятельным членом парламента в качестве лидера одной из пяти основных политических партий - народно-демократической, вошедшей в состав правительственной коалиции. Не на последнем месте срабатывал уже указываемый фактор боязни культурного обнищания и маргинализации русской эмигрантской массы. И наконец, у Чехословакии были определенные обязательства финансового и морального плана перед Россией, являвшиеся следствием вывоза чехословацким корпусом из Советской России значительного количества денежных средств и материальных ценностей. Так, известно, что часть золотого запаса колчаковского правительства в объеме 750 ящиков была переправлена на пароходе из Владивостока в Триест, а оттуда перегружена в особый "санитарный" поезд под знаком красного креста и в сопровождении усиленной охраны доставлена в Прагу.

По возвращении корпуса на Родину был образован так называемый Легионерский банк (Легиобанк) , основной капитал которого состоял из пожертвований чехов, получивших полную выплату своего жалования по возвращению на родину, взносов состоятельных "русских" чехов, бежавших от большевизма, и государственной дотации. Запасы банка составляли значительные суммы- 70 млн. чешских крон ( или 2 млн. 100 тыс. $) акционерного и 41 млн. (1, 23 млн. $) запасного капитала (в 1928г).

К началу 1921 г. в правительственных кругах Чехословакии созрел план создания системы поддержки русского студенчества и профессуры, получивший название "русской акции". Изначально она представляла собой акт приглашения чешским правительством нескольких тысяч русских студентов-эмигрантов для продолжения образования в чешских высших учебных заведениях за счет денежных средств, выделяемых чешским правительством. "Единственная цель, которую при этом преследует правительство заключается в том, чтобы русский народ по возвращению эмигрантов нашел в них ценных работников на поприще науки, искусства, культуры и хозяйственной жизни" - заявлял глава "русской акции" министр иностранных дел Чехословакии Э. Бенеш. Окончательно решение о проведении "русской акции" было принято в октябре 1921 г. Соответствующие статьи были внесены в расходные части бюджета страны, значительно привлечены и капиталы Легиобанка. В течение последующих четырех месяцев был произведен подбор студенческих контингентов в местах массового расселения беженцев (Константинополе, Галлиполе, Тунисе, Салониках) , перевозка и расселение их в Чехословакии.

Во избежание злоупотреблений и нерационального расходования средств, по предложению чешского правительства, было организовано несколько комиссий из русских профессоров и аспирантов, основной миссией которых являлась проверка квалификации претендентов. Претенденты проходили через проверку документов об образовании, и если таковые имелись, то зачислялись в списки будущих студентов автоматически. Весьма частыми были случаи и отсутствия документов по причинам утраты во время революции и гражданской войны. Для проверки таких лиц устраивался экзамен на наличие знаний на уровне старших классов гимназии. "Вопросы задавали, главным образом, по русской истории и литературе, по математике, и по физике. Большинство претендентов выдерживало эти испытания, но довольно многие обнаруживали полное невежество и отводились" - вспоминал русский историк-эмигрант Сергей Германович Пушкарев, сам участвовавший в организации такой комиссии в Константинополе.

Из успешно выдержавших проверку, на большинстве из которых все еще оставалась военная форма, формировались группы будущих студентов по сто человек, обычно возглавляемые аспирантами, и отправлялись в Прагу. Прошедшие испытания получали возможность получения образования в высших учебных заведениях Чехословакии по выбору на средства, специально выделяемые на эти цели правительством. Преимущественно русские студенты в Чехословакии обучались Пражском (Карловом) и Братиславском университетах, и в некоторых других специальных высших учебных заведениях, где проходили курсы под контролем специальной "русской учебной коллегии". Студентам предоставлялся бесплатно комплект одежды, право на бесплатный проезд в общественном транспорте, медицинское обслуживание. Семейные получали надбавку на детей и женщин. Каждому выплачивался прожиточный минимум в зависимости от места жительства и дороговизны от 522 до 580 крон ( с 1924 г. - 480 крон).

Однако, со временем масштабы "русской акции" переросли первоначальные рамки обычной помощи студенчеству. "Русская акция" довольно быстро превратилась в систему государственной поддержки русской науки вообще. Так известно, что к концу 1922-1923 учебного года чехословацкое правительство поддерживало 94 русских ученых (2-х академиков, 7 докторов наук, 47 ординарных и экстраординарных профессоров, 15 доцентов, 19 подготавливающихся к профессуре, 4 инженеров, ведущих практические занятия со студентами). В их числе были и историки: Евгений Францевич Шмурло, Александр Александрович Кизеветтер, Иван Иванович Лаппо, Георгий Владимирович Вернадский, Антон Васильевич Флоровский, Борис Алексеевич Евреинов, Сергей Германович Пушкарев, Никодим Павлович Кондаков, Николай Ефремович Андреев, Георгий Васильевич Флоровский и многие другие. Общая сумма затрат на "русскую акцию" составила в Чехословакии с 1920-21 по 1931-32 гг. 120 млн. франков (свыше 110 млн. $).

Таким образом, в начале 1920-х гг. Прага, благодаря политике национального правительства становилась одним из крупнейших центров русской, в том числе и историко-научной эмиграции.

Югославия была второй страной, оказавшей весьма значительную помощь русской эмиграции, в том числе и научной. Однако, в отличие от Чехословакии, здесь были совсем иные причины. Весьма сильными являлись традиционные, исторические, религиозные связи России и Сербии. Практически родственные отношения между Романовыми и Карагеоргиевичами, русофильские настроения в политических партиях, искренняя поддержка церковных лидеров, благодарность за союзничество в первой мировой войне создавали благоприятный моральный и эмоциональный климат. При этом отношение югославских властей к русской эмиграции диктовалось и меркантильными соображениями. Страна, разоренная войной, утратившая большую часть своей интеллигенции, имевшая 79, 5 % неграмотного населения остро нуждалась в культурных и технических специалистах, лояльно настроенных и готовых довольствоваться относительно скромными условиями жизни.

При помощи Державной комиссии студентам выплачивалась стипендия в размере 600, затем 400 динариев. Русские студенты были приняты во все высшие учебные заведения: в Белграде, Загребе, Люблянах, Субботице, устроены 3 студенческих общежития. В год наибольшего приема русских студентов на казенное содержание их число составляло 1200 человек. Всего на поддержку русского студенчества было потрачено с 1920-21 по 1931-32 учебные годы не менее 65 млн. динаров (22 млн. $).

Подобную поддержку оказывало и французское правительство, которое взяло на себя оплату русских лекторов, преподающих во французских лицеях национальные предметы русским детям, а также финансово поддержало русскую профессуру, читающую в Сорбонне университетские курсы на русском языке. Были учреждены и правительственные стипендии для русских студентов, обучавшихся во Французской высшей школе. В смету на 1923 г. было внесено 700 тысяч франков на оплату преподавания русских профессоров и учительского персонала в высших и средних учебных заведениях и на выдачу стипендий русским студентам. Этот кредит был утвержден обеими законодательными палатами французского парламента и был продлен в последующие два года. На стипендии из этого фонда уходило 475 тыс. франков для обеспечения 200 студентов. Для назначения правительственных стипендий русским студентам была образована специальная франко-русская комиссия, возглавляемая ректором парижского университета. Из русских историков в состав этой комиссии входил П. Н. Милюков. Общие затраты французской стороны за 10 лет с 1921 по 1931 гг. составили 21, 5 млн. франков (около 20 млн. $). Число русских студентов, успешно окончивших высшее образование во Франции составляло около 2 тыс. человек.

В Болгарии, которая изначально приняла самую большую колонию русских студентов в начале 1920-х гг. (около 3, 5 тыс. человек) , правительство и благотворительные организации также не отказывали в поддержке русскому научному сообществу. Каждому студенту было назначено ежемесячное пособие в 300 левов, устроена столовая при доме студентов в Софии, Красный крест помогал обедами. Однако, академическая ситуация сложилась неблагополучно. Только 48 студентов приступили к занятиям, 5% смогли получить интеллектуальную работу. Положение осложнялось отсутствием в Болгарии технических высших учебных заведений, и студенты предпочитали учебе физический труд. Неудивительно, что за 10 лет высшие учебные заведения Болгарии окончили всего 350 русских студентов, а израсходовано на их содержание около 2 млн. франков (1, 8 млн. $) . В остальных же странах количество русских студентов, окончивших ВУЗы страны пребывания в течение 10 лет- с 1921 по 1931 гг. было примерно таким же или еще меньше. (США - 352, Бельгия - 250, Германия - 200, Польша - 100 и т.д.).

Помимо поддержки правительств, активное участие в помощи русским студентам и профессуре принимали и различные благотворительные фонды и организации. Наиболее известной организацией был American Committee for education of youth in exite, созданный по инициативе профессора Виттимора, оказывавший финансовую поддержку русским студентам, обучавшимся во Франции, Бельгии, Германии. Так в 1923 г. была оказана поддержка 500 студентам и 15 молодым русским ученым для совершенствования их специальности.

Значительное участие принимали и бельгийские организации. Прежде всего это комитет кардинала Мерсье Аide Belge aux Russes, а также фонд Belge de la jeunesse universitaire russe a l`etranger, во главе которого находились деятели бельгийского финансово-промышленного мира Франки и Катье. Эти организации в течение нескольких лет обеспечивали обучение около 200 русских студентов, выделяя также и единовременные пособия на покупку книг и учебных пособий.

Почти полная зависимость от финансирования иностранными правительственными и частными организациями приводила к очень быстрому сворачиванию деятельности русских научных организаций и центров в случае прекращения финансирования. В периоды "перепадов" финансирования их в определенной мере компенсировали средства Земгора- русской общественной организации земских и городских деятелей, формировавшиеся за счет частных пожертвований русских эмигрантов и иностранных спонсоров.

Однако, первое резкое сокращение финансирования русского студенчества, профессуры, да и вообще русской школы пришлось уже на середину 1920-х гг. В Чехословакии это было связано с осознанием правительственными кругами укрепления советской власти в период нэпа и бесперспективности упований на скорое падение власти большевиков и в соответствии с этим нецелесообразности дальнейшего продолжения "русской акции". 1925 г. стал и первым годом массового окончания выпускниками вузов, и обострения проблемы трудоустройства. В конце 1920-начале 1930-х гг. сокращение помощи русским студентам и профессуре проходит практически повсеместно, и в первую очередь это было связано с разразившимся мировым экономическим кризисом.

Так, летом 1931 г. в Чехословакии было объявлено, что в 1931-32 учебном году правительственные стипендии русским студентам выдаваться не будут. По просьбе русских организаций выплата стипендий была сохранена только для оставшихся 200 студентов. Аналогичная ситуация сложилась и во Франции, когда в 1932 г. было заявлено, что с 1932-33 учебного года новых кредитов русским студентам отпускаться не будет, и будет предоставлена возможность только тем, кто уже получал стипендию довести учение до конца.

Помимо экономических, играли свою роль и политические причины резкого сокращения или полного прекращения финансирования русских научных учреждений, студентов и профессуры за рубежом. Внешнеполитическое признание большинством стран Европы и Америки Советской России привело к охлаждению интереса к русской эмиграции со стороны правительств зарубежных стран. Коммунистические группы и партии в западных странах активно выступали при этом за полное прекращение финансовой поддержки эмиграции как активного контрреволюционного начала по отношению к советскому строю.

Все эти условия предопределили еще одну черту русского научного сообщества за границей: стихийность и нестабильность существования основных научных центров эмиграции. Так, в начале 1920-х гг. резкий отток русских эмигрантов из Константинополя (к 1924 г. их осталось не более 10 тыс.) , практически сразу исключил столицу Турции из возможных претендентов на статус русского научного центра. Значительным колебаниям подвергалось и количество русских эмигрантов в Берлине в первой половине 1920-х гг. Так в 1922 г. их было не менее 300 тыс. Однако, уже в следующем году экономический кризис и резкое вздорожание жизни привели к массовому оттоку русских эмигрантов в другие страны, и прежде всего, во Францию. После окончания "русской акции" в определенной мере такой же отток ожидал и Прагу.

Иностранная финансовая помощь представителям русского научного сообщества, в том числе и историко-научной части, способствовала специфическому отличию центров его сосредоточения от общеэмигрантских. Так, если для политической эмиграции важнейшим центром был Париж, литературной- Берлин, то для научной и исторической, особенно до начала 1930-х гг., несомненно, Прага.

Одними из главнейших особенностей русской научной эмиграции стали: внутренняя самоорганизация русского научного сообщества через профессиональные объединения- академические группы, попытка воссоздания практически всех элементов системы образования- низшего, среднего, высшего звена, воспроизводства научных кадров, в том числе и исторических, а также сопутствующей инфраструктуры в виде библиотек, музеев, архивов.

С первых лет эмиграции русские ученые пришли к необходимости создания собственных обществ, получивших название русских академических групп. Первые группы возникли практически одновременно в 1920 г. в Париже и в Белграде. К 1924 г. имелось 14 групп. В некоторых из них насчитывалось до 100 членов. В 1921 г. все академические группы объединились и образовали "Союз академических организаций за границей". Для координации его деятельности специально собирались съезды делегатов академических групп. В 1921 г. в Праге состоялся первый учредительный съезд, на втором (1922) и третьем (1924) обсуждались текущие проблемы деятельности союза. Начиная с третьего съезда проходило чтение научных докладов, что являлось показателем того, что русская наука за рубежом живет и развивается. Четвертый состоялся в Белграде в 1928 г. и пятый- в Софии, в 1930 г. Основной функцией академических групп было сохранение единства русского научного сообщества, в том числе и исторического, а также недопущения денационализации ученых.