Глава IV. Петербургская школа русских историков в конце XIX - начале XX веков.

§2. Исторические взгляды С.Ф.Платонова

С.Ф.Платонов родился в 1860 году в Чернигове в семье коренных москвичей, предками которых были крестьяне из под Калуги. Среднее образование Платонов получил в одной из петербургских гимназий (его отец - типографский техник, был переведен на службу в Петербург в 1869 году).

В 1878 г. Платонов поступает на историко-филологический факультет Петербургского университета, ожидая, что перед ним сразу развернется “величественная картина научной работы во всех областях гуманитарного знания”. “Детские” ожидания эти не во всем оправдались: “На первый курс факультет послал не таких преподавателей, которые могли бы увлечь собою молодежь”, - заметил уже много позже Платонов. Но именно впечатления студенческих лет, по существу, предопределили его жизненный путь. Уже тогда он уяснил себе линии своего поведения и в сфере науки и культуры и в общественно-политической жизни “Никакая партийная идея не владеет мной. С гораздо большим интересом и симпатией отношусь я к миру науки, к области научного умозрения”, пишет в 1879 году в своем дневнике молодой Платонов. А в марте 1881 году, сразу после убийства императора Александра II его объяснение в любви к науке читается как заклинание: “От многих гадостей спасение ты, наука! Я через тебя стал нравственнее, в тебе нахожу и теперь утешение и приют от гнетущей скорби”. Этим представлениям юности он остался верен, обогащая их опытом дальнейших жизненных наблюдений, что впоследствии придавало особую цельность натуре Платонова.

Лекции преподавателей литературы и древних языков не заинтересовали юношу, “зато профессора-историки и юристы сразу увлекли, как личными талантами, так и предметом своих чтений”. Из них “наибольшее влияние” оказал профессор русской истории К.Н. Бестужев-Рюмин (с 1878 г. официальный руководитель и Высших женских курсов в Петербурге). “С великим увлечением слушал” студент лекции профессоров-юристов А.Д. Градовского и В.И. Сергеевича. Этим профессорам Платонов, по его словам, “обязан тем, что сделался историком” и “юные мечты о философско-литературном образовании и поэтическом творчестве... сменились наклонностью к изучению русской истории”. А на третьем курсе, когда была уже избрана “специальность”, Платонов познакомился с лекциями и семинарами по истории зарубежного средневековья (особенно Византии) В.Г. Васильевского. В его семинаре Платоновым была “сделана первая научная работа” на предложенную руководителем тему о местожительстве готов-тетракситов (которых начинающий ученый, в отличие от мнения Васильевского, поселил “прямо на Таманском полуострове” - первое знакомство” “послужило началом долгих и близких отношений”. Тогда же, в 1880 г., Бестужев-Рюмин одобрил избранную самим студентом - тему “Московские земские соборы XVI-XVII вв.” для диссертации, с какою тогда оканчивали курс факультета наиболее успевающие студенты" (“кандидат университета”). Заключая в Автобиографии рассказ о студенческих годах, Платонов пишет: “Я учился сперва у Бестужева и Градовского, а затем у Васильевского и Ключевского” (когда познакомился и с литографированным изданием его лекционного курса русской истории и с докторской диссертацией “Боярская дума Древней Руси”).

Студенческие годы для Платонова - школа формирования не только навыков самостоятельной научной работы, но и представлений о том, таким должен быть профессор. Это хорошо отражено в его воспоминаниям: и в памятных словах под впечатлением недавней кончины профессоров (в 1897 г. о Бестужеве-Рюмине, в 1899 г.-о Васильевском, в 1911 г.-о Ключевском) и в мемуарных сочинениях уже советской эпохи.

Совершенно особый интерес у Платонова вызвали взгляды тогда еще молодого московского профессора В.О.Ключевского. Платонова привлекала не “столько склонность Ключевского к экономической точке зрения, сколько широта исторического знания и полная, как ему казалось независимость от корифеев историко-юридической школы”. В то время, как Бестужев-Рюмин называл Платонова учеником Сергиевича, тот уже чувствовал себя учеником Ключевского.

В 1882 году, после окончания университета, Платонов был оставлен для подготовки к профессорскому званию. Одновременно начинается его педагогическая деятельность - он читает лекции по русской истории на Высших женских курсах, в Александровском лицее. В 1888 году, после защиты магистерской диссертации он становится приват-доцентом Петербургского университета, а с 1889 года - исполняет обязанности профессора кафедры русской истории.

Вскоре, по приглашению академика В.Г. Васильевского он назначается помощником редактора Журнала Министерства народного просвещения (ЖМНП). “Житейская обстановка моя изменилась совершенно: я попал в условия, благоприятные для ученой работы - писал Платонов в “Автобиографии”.

Платонов с увлечением отдается университетскому преподаванию - он читает общий курс русской истории и лекции по отдельным эпохам и вопросам и ведет семинары, обязательные для всех студентов исторического отделения историко-филологического факультета. Отмечая самое важное для себя в Автобиографии, Платонов заметил, что среди его студентов было “достаточно талантливых”, из семинаров 1890-х годов вышли “"товарищи и друзья по науке"”, и некоторые семинарские занятия “отличались большим оживлением; их участники вкладывали в свои рефераты много молодой энергии и иногда обращали их в самостоятельные исследования”.

Один из биографов Платонова, С.О.Шмидт рисует живой портрет Платонова в котором представлены не только облик историка, но и социально-значимые характеристики и черты времени: “Человек очень жизнедеятельный и быстрой мысли, остроумный собеседник и рассказчик, любивший дружеские беседы и вечеринки, Платонов, однако, смолоду уклонялся от общественно-политической активности. Рано ощутив влечение к научной работе, целенаправленно сосредоточил усилия в этой сфере деятельности. Тем более, что не имел никакой покровительственной сторонней поддержки. Его не привлекали не только революционно настроенные студенческие кружки, но и молодые либералы (из среды которых выделились затем ученые профессора, ставшие в начале XX в. столпами российского общественного движения кадетского толка). Платонова - разночинца и по происхождению и по жизненным навыкам настораживали эти аристократы по воспитанию: и их привычки к разговору на иностранных языках, и склонность к философской и политизированной тематике фразеологии, и догматическая нетерпимость к инакомыслию (что отражено в современной документации - в письмах, дневниках лиц его окружения) и, можно полагать,- и трудность выделиться в среде этих блистательных и образованнейших интеллектуалов. И они, отдавая дань незаурядным талантам Платонова - ученого, педагога, организатора, также не склонны были принимать его в свой круг”. В 1890-е годы преуспевающий молодой профессор, возле которого еще и прежде группировались специализировавшиеся на изучении истории России и ее памятников культуры молодые люди, оставленные в университете“для подготовки к профессорскому званию” (по нынешней терминологии, аспиранты), сближается с кружком специалиста по истории Прибалтики XIV-XVIII вв. Г.В. Форстена. “Форстенята” - молодые преподаватели, студенты и курсистки, собирались на “форстеновские субботы”, где обсуждали проблемы литературы и искусства, слушали музыку, критиковали реакционную политику правительства в области просвещения, но чурались публичной оппозиционности. “Форстенята” обычно подрабатывали преподаванием в средних учебных заведениях; отдавали немало сил культурно-благотворительной работе. Это было типично для времени “малых дел” - чеховского времени. И не случайно младший современник Платонова П.Б. Струве, воспринимал его в одном ряду с А.П. Чеховым. И напомнил, уже в 1930-е годы, что родившиеся в 1860 г. “поколение дало России Чехова и Платонова - людей духовной свободы и душевной несвязанности, свободных от всякого рода предвзятостей идейных и политических”. Чехова сближало с Платоновым и убеждение в том, что “прошлое связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекающих одно из другого”, и “иногда удается видеть оба конца этой цепи”. (Рассуждение из особо высоко ценимого и самим Чеховым рассказа 1894 г. “Студент”).

В 1899 году Платонов защитил докторскую диссертацию “Очерки по истории русской смуты”. Научно-преподавательскую деятельность Платонов сочетал со службой на ответственных административных должностях. Он не только занимал кафедру русской истории, но с 1900 по 1905 год был деканом исторического факультета Петербургского университета, с 1903 по 1916 год- директором Женского педагогического института. В 1916 году Платонов оставил официальную службу и стал практически заштатным профессором. Как писал Платонов в своей автобиографии: “переворот 1917 года” поставил его “снова в ряды повседневных работников. С 1918 по 1923 годы он заведовал Петроградским отделением Главархива. Постепенно его работа сосредоточилась в Академии наук (в 1920 году он стал ее действительным членом. С 1925 по 1928 годы Платонов - директор Пушкинского дома. С 31 декабря 1918 года он был председателем Археографической комиссии преобразованной в 1926 году в Постоянную историко-археографическую комиссию. С мая по ноябрь 1929 года он был академиком-секретарем Отделения Гуманитарных науки и членом Президиума Академии наук. В своей автобиографии Платонов писал: “Переворот 1917 года и ломка старого строя начатая в 1918 г. пощадили меня и мою семью и среди общих лишений испытанных русским обществом в период блокады и голода я не потерял своей библиотеки и привычной оседлости. Платонов не предвидел, что ему еще предстояли тяжелые испытания: арест, в связи с “Академическим делом”, заключение, ссылка в Самару, где и скончался оборвался его жизненный путь 10 января 1933 года

Первые попытки осмысления вклада С.Ф.Платонова в историческую науку были предприняты еще в дореволюционные годы (В.О.Ключевский, В.С.Иконников, М.Н.Покровский, В.Н.Сторожев, Е.П.Трефильев, В.И.Пичета). Авторы высоко ценили деятельность Платонова как публикатора источников и признавали его заслуги в детально-критическом описании смуты. Вместе с тем, полагали, что никаких новых точек зрения в “Очерках по истории Смуты” не содержится. П.Н.Милюков обращал внимание на видение смуты через призму сословных общественных отношений.

В советской историографии Платонову отводили место на правом фланге немарксистской исторической науки. В 1931 году во время дискуссии, посвященной критике школ Платонова и Тарле одним из наиболее обсуждаемых был вопрос о принадлежности Платонова к какому-либо направлению исторической науки. С точки зрения М.М.Цвибака - “Платонов типично буржуазный историк”. С точки зрения М.Н.Мартынова, Платонов был всего лишь “песнопевцем старого крепостнического дворянства в новых буржуазных условиях”, т.е. представителей официального направления. В книге Н.Л.Рубинштейна “Русская историография” Платонов также причислялся к официальному направлению в исторической науке. Даже в 1960-1970-е годы Платонова продолжали характеризовать “как наиболее яркого выразителя идеологии реакционного дворянства” в дореволюционный период и выступавшего с позиций апологета самодержавия в советские годы.

Характеризуя общеисторические взгляды Платонова авторы отмечали слияние в его трудах правого крыла либеральной (по методам) историографии с дворянско-монархической историографией. В конце 1980-начале 1990-х годов оживился интерес исследователей к советскому периоду жизни ученого, закончившемуся так трагически (А.Н.Горяинов, А.Е.Левин, Ф.Ф.Перченок, Б.А.Каганович, В.С.Брачев, В.А.Колобков, Ю.В.Кривошеев, А.Е.Дворниченко, С.О.Шмидт, Б.В.Ананьич, В.М.Панеях, М.А. Рахматуллин). Важным историографическим событием явилось опубликование следственного дела С.Ф.Платонова. В 1994 году издан первый выпуск архива академика С.Ф.Платонова.

В последнее время, в качестве самостоятельной темы широко обсуждается история петербургской школы русских историков и место в ней С.Ф.Платонова.

Несмотря на это спорными остаются в литературе методологические позиции С.Ф.Платонова, анализ общеисторической концепции историка по-прежнему сводится преимущественно к концепции Смуты.

Формирование взглядов С.Ф. Платонова происходило во время усиления влияния позитивистской парадигмы, сущность которой “можно определить как сугубо сциентистскую ориентацию на превращение истории в точную науку в соответствии с эпистемологическими идеалами определенного этапа и состояния научно-исследовательской практики”. Позитивистская парадигма привлекала историков своими идеями о закономерном прогрессивном характере исторического процесса … уверенностью, что в исторической науке можно достичь такой же объективности, как и в естественнонаучных дисциплинах путем внедрения в исследовательский арсенал исторической науки методов и процедур тех дисциплин, которые получили “в авторитетных кругах статус науки”. Представление же о научно-историческом знании на определенных этапах развития позитивизма было неодинаковым и находилось в тесной связи “с появлением новых научных дисциплин и расширением междисциплинарных научных исследований”. Современный исследователь О.Ф. Русакова, изучая ведущие концептуальные модели методологии истории, выделяет несколько форм исторического позитивизма. Позитивисты первой волны отнесены ей к так называемому “фактографическому позитивизму”. По мнению О.Ф. Русаковой, представители данного направления отождествляли историческую добросовестность с “максимальной скрупулезностью в исследовании любого фактического материала”, научность которого устанавливалась “посредством анализа источников (материальных и документальных). В этой связи важнейшим разделом методологии истории они” считали “критику источников”, а не построение “умозрительных схем” исторического процесса.

“Миросозерцание мое, - отмечал С.Ф.Платонов в обширной “Покаянной записке” в 1930 году, - сложившееся к исходу XIX века имело базой христианскую мораль, позитивистскую философию и научную эволюционную теорию… В сущности я остаюсь таким и в настоящую минуту. Атеизм чужд мне столько же, сколько и церковная догма. Позитивизм, мною рано усвоенный освободил меня от тех условностей и метафизики, которые владели умами историков - моих учителей - (Соловьев, Чичерин, Кавелин и др.), привил мне методы исследовательской работы, далекие от априорных умозрений. Наконец, эволюционная теория легла в основу моих представлений о сущности исторического процесса, обусловила весь строй моих университетских курсов. Так, определившаяся смолоду моя личность не изменилась, ни от появившейся в нашей литературе теории марксизма, ни от политического торжества этой теории в коммунистическом государстве”.

Жесткой позитивистской привязке к источнику следовал Платонов в своей конкретной историографической практике. Уже в ранний период творчества историк очерчивает свой интерес к проблемам Русской Смуты описанием и критикой источников.

С одной стороны Платонов считает необходимым изучение историко-социальных вопросов Смуты, но рано убеждается, в неподготовленности источниковой базы для осуществления подобного рода задачи.

Интересным в этом плане является письмо молодого Платонова к своему учителю Бестужеву-Рюмину. “Отчасти в беседах с ним [Е.Е. Замысловским], отчасти "собственным умом" дошел я до решения заняться обзором русских летописных повестей и сказаний о смутном времени со стороны их состава и исторической достоверности. Думаю, Константин Николаевич [Бестужев-Рюмин], что эта работа не будет безрезультативной и несвоевременной. Если хватит время и подготовки и если результаты моего обзора позволят, на базисе этих результатов представится возможность высказаться и о некоторых спорных и темных вопросах смутной эпохи … Для того, чтобы работать с полным счастьем, недостает мне только Вашей санкции. Бесконечно был бы я рад 2-3 Вашим строкам и о них осмеливаюсь Вас просить".

Представления молодого С.Ф. Платонова о модели исторического исследования основывались на его убеждении в том, что историческая наука в целом еще не готова к широким обобщениям, особенно относительно истории древней, допетровской России. Главную задачу историка на данном этапе ее развития он, как и К.Н. Бестужев-Рюмин, видел в подготовке источниковедческой базы науки, т.е. в открытии и введении в научный оборот новых ранее неизвестных исторических источников.

Ученый выработал такой порядок работы: выявление всех подлежавших исследованию сочинений, как изданных, так и находящихся в рукописях; выделение затем самостоятельных произведений “из массы компиляций и подражаний”; и изучение таких самостоятельных произведений в хронологическом порядке их написания, а потом и зависимых от них компиляций и подражаний. В предисловии к изданию своего труда “Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII в. как исторический источник” Платонов отмечает вопросы, которые ставит перед собой при изучении каждого памятника: “определить время его составления и указать личность составителя; выяснить цели, которым руководился составитель, и обстоятельства, при которых он писал; найти источники его сведений и, наконец, характеризовать приблизительно степень их общей достоверности или правдоподобности его рассказа”.

Для сбора сведений о неизданных текстах Платонов ездил в Москву и в некоторые монастыри. Но успешно завершить труд помогли ему в Археографической комиссии, обеспечив возможность получения рукописей из провинции,- так, например, ученый смог, не прерывая занятий в университете, изучить и ввести в научный обиход знаменитый нынче “Временник дьяка Ивана Тимофеева”. Работа велась таким образом сразу и в собственно историческом (а также и литературоведческом), и в источниковедчески-археографическом планах. Это было обусловлено и склонностью ученого к занятиям литературой (с чего он и начинал в университете) и строгой школой источниковедческих штудий, пройденной под руководством учителей. И предопределило дальнейший путь исследователя. Платонов, развивая вкус к описанию и публикации рукописных текстов и навыки в этих сферах деятельности, стал выдающимся археографом, участником начинаний Археографической комиссии, а позднее и возглавил ее.

История для Платонова есть наука, “изучающая конкретные факты в условиях именно времени и места”, главной целью которых было систематическое изображение развития и изменения жизни отдельных исторических обществ и всего человечества. Он напоминает, что история стала наукой только к началу XIX века и ее стали понимать как науку о законах исторической жизни человеческих обществ. Историк отрицательно относится к попыткам ученых раскрыть общие законы общественной жизни, считает их ничем иным, чем присвоением истории задач социологии. Так же как и Ключевский, Платонов подразделяет историю на всеобщую и местную и реконструирует предметную область каждой из них, но при этом фиксирует особенность русской историографической традиции. По Платонову, русский историк не может руководствоваться широким идеалом обобщения - исторического синтеза, воссоздающего общий ход всемирной истории в ее целом, указать в ее течении законы последовательности развития, которые были бы оправданы не только в прошлом, но и в будущем человечества.

Но этим широким идеалам, по Платонову, не может непосредственно руководиться русский историк. Он изучает только один факт мировой исторической жизни - жизнь своей национальности и таким образом может положить и свой камень в основание общеисторического синтеза (как видим, перед нами иное понимание общеисторического или всемирно-исторического по сравнению с Лаппо-Данилевским). Оставаясь на позициях академического позитивизма, Платонов считает, что для того, чтобы показать обществу его прошлое в истинном свете ... нет нужды вносить в историографию какие бы то ни было “предвзятые точки зрения”, “субъективная идея (считает он) не есть идея научная”, “а только научный труд может быть полезен общественному самосознанию”. Логическим завершением таких представлений является воспроизведение им позитивистского алгоритма исследования. Задача историка: 1) собрать исторические материалы; 2) исследовать их достоверность; 3) восстановить только отдельные исторические факты; 4) указать между ними прагматическую связь; 5) свести их в общий научный обзор или в художественную картину.

Платонов ставит также вопрос о практической значимости исторической науки и задачах историописателя: “Знание прошлого помогает понять настоящее и объясняет задачи будущего. Народ знакомый со своей историей, живет сознательно, чуток к окружающей его действительности и умеет понимать ее… Долг национальной историографии заключается в том, чтобы показать прошлое в его истинном свете”. В то же время Платонов осознает сложность механизма проникновения исторических взглядов в массовое сознание: “Историк дает обществу разумное знание, а приложение этого знания зависит уже не от него”.

Итак, методологические воззрения Платонова, безусловно позитивистские. “Методологические задачи эмпирического направления петербургской школы не выходили за пределы методических указаний и выработки правил работы с источниковым материалом. Методология исторического построения и синтеза выводилась за пределы теоретической регламентации и оставалась сферой индивидуального творчества исследователя”.

С.Ф.Платонова часто называют историком одной темы - а именно - русской Смуты XVII века. Тем не менее, его популярный курс лекций по русской истории дает основание нам говорить об общей концепции истории России. Начальной точкой русской истории Платонов считает образование Киевской Руси. По его мнению, вопрос о начале государства на Руси, связанный с вопросами появления “чуждых князей” - варягов вызвал ряд исследований, не позволяющих вполне верить той летописной легенде, которая повествует о новгородцах, что они, наскучив внутренними раздорами и неурядицами послали за море к варягам-руси с знаменитым приглашением”. Сквозь красивый туман народного сказания с точки зрения Платонова историческая действительность “становиться видна лишь со времени новгородского правителя или князя Олега (879-912), который перейдя с Ильменя (882) на Днепр, покорил Смоленск, Любеч и, основавшись в Киеве на житье, сделал его столицей своего княжества”. Фиксируя призвание варягов как важное событие русской истории, Платонов, тем не менее считает, что они не нарушили общего порядка прежней общественной жизни. Их власть была столь неопределенна и своеобразна, что ее трудно было уложить в готовые формулы.

Платонов, как и его предшественники, Соловьев и Ключевский существенным фактом русской истории считает колонизацию и фиксирует перемещение ядра государственности в Северо-Восточную Русь. По Платонову, отличительные черты истории каждого народа во многом предопределяются природой и географическими условиями страны, которые и определяют “коренные начала” русской истории. Таким "коренным началом", отправной точкой, определившей особенности русской истории на много столетий вперед, является у него военный характер Московского государства. Отметим, что эту мысль последовательно проводил Ключевский в своем курсе русской истории. Уже в XIII веке определились, по мнению С. Ф. Платонова. "те обстоятельства, которые направляли в течение многих веков и внешних стремления русского племени и его внутреннюю организацию". Обстоятельства эти - внешняя агрессия, когда почти одновременно с трех сторон, великорусское племя было окружено врагами, действовавшими наступательно: "Главной задачей племени стала поэтому самозащита, борьба не за свободу (она была отнята татарами), а за историческое существование, за целостность племени и религии. Эта борьба продолжалась сотни лет. Благодаря ей легче должно было принять чисто военную организацию и постоянно воевать на три фронта... ". С одной стороны эта борьба "направляла" всю внешнюю политику государства вплоть до Петра Великого, и закончилась уже при Екатерине II достижением "полной безопасности и естественных границ". С другой - чисто военная государственная организация", (закрепощение сословий), которую вынуждено было принять сформировавшееся во второй половине XV века национальное Великорусское государство" надолго, на много столетий вперед предопределила внутриполитическое развитие страны, в т.ч. и знаменитую Смуту начала XVII века.

"При полном отсутствии воинственных вкусов, - отмечает С. Ф. Платонов, - московское общество, тем не менее, усвоило себе воинскую организацию Высшие классы его представляли собою государственное ополчение; каждый дворянин был обязан участвовать в нем. Средние слои общества - посадские люди несли некоторые военные повинности, но главнее всего денежную повинность - "тягло" Низшие слои "крестьянство" - частью участвовали в тягле частью личным трудом обеспечивали экономическое положение дворянства и тем давали ему возможность нести государственную службу. Каждое сословие, таким образом, определяло свое государственное положение тем или другим видом государственной повинности, а не размером прав". В целях исправного отбывания повинностей дворянство было прикреплено к службе, а по службе к тому городу, в уезде которого находилась земля дворянина. Посадское городское население было прикреплено к тяглу подати), а по тяглу к той общине, вместе с которой ему приходилось платить. Крестьяне были прикреплены к общине, с которой платили подать, и к лицу землевладельцу), которому "служили личным трудом". "Организация сословии" в Московском государстве, констатирует С. Ф. Платонов, была направлены в "государственных интересах".

В итоге, в канун царствования Петра I в стране, при первенствующем положении дворянства в качестве высшего класса "не было, -- отмечает C. Ф Платонов, - самостоятельных общественных союзов, не обусловленных общественными повинностями". "Равновесие" в положении сословий существовавшее во всей силе при Петре I", когда было установлено крепостное право" государства "на жизнь и труд всех сословий одинаково", было нарушено, однако, при его преемниках. Постепенное раскрепощение дворянства в послепетровское время получило свое окончательное оформление Жалованной грамоте дворянству 1785 г., что закрепило "обращение" крепостного права "шляхетства" на крестьян в "сословное право помещиков на подданных". Изменения в положении сословий означали, но мнению С. Ф. Платонова, не что иное, как установление "шляхетского режима в стране", и превращение России "в односословную монархию", дворянскую империю, в которой дворянству и никому более принадлежало "исключительное господство в государстве". Последним актом "раскрепощения" сословий явилась Крестьянская реформа 1861 года.

Однако, получив в результате отмены крепостного права и других реформ 1860-х гг. свободы экономические и личные, "раскрепощенные" сословия так и не дождались политических свобод. "За дарованием новых учреждений, судебных и земских, в которых действовали выборные представители общества не последовало, - подчеркивает С. Ф. Платонов, -- политической реформы которая привлекла бы этих представителей общества, к высшему управлению государством". В этом как раз и заключалось, по С. Ф. Платонову, основною противоречие пореформенной эпохи, нашедшее свое выражение в "умственном брожении радикального политического характера", что привело к террору "Народной воли" и революционным потрясениям начала XX века.

В концептуальном плане "Лекции" С. Ф. Платонова вобрали в себя все лучшее, что могла дать русская историческая наука конца XIX - начала ХХ вв. Фактическая сторона этой работы С. Ф. Платонова основана, главным образом, на "Истории России с древнейших времен" С. М. Соловьева. Широко использованы автором "Курс русской истории" В. О. Ключевского, "История государства Российского" М. Н. Карамзина а также монографические труды историков и юристов второй половины ХХ- начала XX вв. (Б. Н. Чичерина, К. А. Неволина, К. Д. Кавелина, В.И. Сергеевича, В. И. Латкина, К. Н. Бестужева-Рюмина, А. Д. Градовского, и др.)

Безусловный интерес представляют лекции С.Ф.Платонова и в методическом плане. Читатель и слушатель должен был размышлять вместе с автором не только об исторических исследованиях, но и о путях признания этих явлений. На это работала структура и язык лекций. “Введение к лекциям” включало два раздела - “Обзор русской историографии и обзор источников русской истории”. Платонов, по определению С.О.Шмидта, был замечательным мастером приобщения к своей мысли.

В русскую историографию Платонов вошел как историк второй половины XVI - начала XVII века. Этому периоду были посвящены его первая научная статья (“Заметки по истории Земских соборов”), магистерская диссертация (“Древнерусские сказания и повести о Смутном времени как исторический источник”), и защищенные им в качестве докторской диссертации “Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI-XVII веков.

Предварительная разработка в магистерской диссертации источниковой базы исследования позволила С.Ф.Платонову не только критически оценить достижения и промахи предшественников, но и сформулировать собственное понимание затронутых ими вопросов, вылившееся в конце концов в создание новой концепции Смуты. Уже в самой постановке главной проблемы "Очерков" - изучение общественного строя и сословных отношений в Смутное время сказалось влияние В.О.Ключевского. Широко использовал С.Ф.Платонов и многие конкретные наблюдения и выводы В.О.Ключевского. С.М.Соловьеву и В.О.Ключевскому следовал он и в определении хронологических рамок Смуты (1598-1613), разойдясь в этом отношении с Н.И.Костомаровым и Д.И.Иловайским, считавшими, что о Смуте можно говорить не ранее 1603-04 годов.

“Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI-XVII вв. состоят из двух частей: “Московское государство перед Смутою” и “Смута в Московском государстве”. Первую часть исследования составляют две главы: “Области московского государства” и “Кризис второй половины XVI века”. Вторую - три, каждая из которых соответствует периоду Смуты:

Первый - “Борьба за московский престол” или период “династической смуты” (1598-1606 гг.); Второй - период “разрушения государственного порядка” или “социальной борьбы” (1606-1610) и период “борьбы за национальность”, или “восстановление порядка” (1611-1613 гг.).

В рамках каждого из этих периодов, Платонов выделяет ряд более мелких, так называемых частных моментов Смуты.

Ощутимее всего влияние Ключевского сказалось на понимании С.Ф.Платоновым причин Смуты, которые лежали в политических и социальных противоречиях московского общества середины и второй половины XVI века. Обострение их, совпавшее по времени с прекращением династии, собственно, и породило Смуту, Однако, -уже и здесь, едва ли не с первых страниц "Очерков", С.Ф.Платонов не стал копировать В.О.Ключевского, а отталкиваясь от его вывода о социально-политической причине Смуты, развивает собственную версию ее возникновения как порождения глубокого кризиса Русского государства на исходе XVI века.

Впервые было дано общее описание всех регионов государства, в которых характеризовались местные отличия. Это были цельные характеристики природных особенностей, социального и хозяйственного строя, степени населенности, политического настроения, т. е. с достаточной степенью конкретности показана “реальная обстановка, в которой развивалось то или иное действие Смуты”. Эта глава стала школой для многих, занимавшихся затем и историей допетровской Руси, и исторической географией, и краеведением. Во второй главе исследовался кризис, охвативший во второй половине XVI в. центральные и южные области государства. Политическая сторона кризиса давно уже привлекала внимание и ярко изображена была Ключевским (борьба царя с княжеской знатью, состав и землевладение знати, идеология противников, отраженная в публицистике, и пр.). Но, проверяя выводы Ключевского, Платонов “неожиданно для самого себя встретился с целым рядом мелочных и разрозненных данных, которые при их надлежащей комбинации дали возможность осветить новым светом значение давно известной и все-таки загадочной "опричнины" Ивана Грозного”. Эти формулировки Платонова показательны для понимания им самим методики своей работы и различия ее и исследовательских приемов Ключевского.

Платонов установил, что в распоряжение нового “опричного” двора попало около половины государства, и это были “наиболее доходные торговые пункты” и родовые земли знати. Путем раздробления крупных вотчин, пользовавшихся правами льготного землевладения, уничтожался материальный базис родовой знати, а казни и ссылки удаляли ее от дворца и высших учреждений - тем самым опричнина определялась как “обдуманная система мероприятий”, направленных против “политически и социально влиятельной” аристократии. Это привело к возвышению получивших и ее земли и казенные земли незнатных дворян, вполне зависимых от верховной самодержавной власти. Такова, по Платонову, “политическая сторона” кризиса в государстве в последнюю треть XVI в.

“Социальную сторону” его историк видел в условиях, вызывавших перемещение крестьянской трудовой массы из центра государства на окраины, так как “рост мелкого землевладения тогда связан был органически с ростом крепостного права на крестьян”. Трудовая масса оставалась в покое лишь в северном Поморье, где не было помещиков и крепостного права. Явным становилось общественное брожение - недовольство и верхов общества (страдавших от террора и потери земель), и среднего класса “помещиков” (терпевших от ухода рабочей силы), и низов общества, недовольных и правительством и землевладельческими классами. Особенно много недовольных концентрировалось близ границ государства, в “диком поле”, где селились бродячие “казаки”. Первая часть “Очерков” названа “Московское государство перед Смутой” и заняла 200 страниц. Вторая, в 382 страницы, получила название “Смута в Московском государстве”. Первая часть давала читателю, по словам самого автора, “понятие о реальной общественной обстановке, в какой возникла и развилась Смута”. Выводы эти оказали несомненное влияние на историографию и публицистику последующего времени, даже на труды старших современников историка.

Как видим, Платонов не повторяет выводы Ключевского, он солидарен с историком в понимании политической сущности кризиса, как борьбы между крепнувшим самодержавием и претендовавшей на свою долю участия в управлении Московской аристократии. Но, в то же время, как отмечает В.С.Брачев, Платонов разошелся с ним в оценке результатов этой борьбы и последующего ее влияния на дальнейшие события Смутного времени.

Дело в том, что сделав вывод о "политической бесцельности" опричнины, В.О.Ключевский тем самым как бы перенес время разрешения основного политического противоречия Московского государства из XVI на начало XVII в., связав его с якобы проявившимися во время Смуты конституционными стремлениями московского боярства. И, напротив, однозначный вывод С.Ф.Платонова о "политическом уничтожении" бояр-княжат Иваном Грозным резко сузил реальные возможности этого "общественного класса" в политической борьбе в годы Смуты. Это позволило С.Ф.Платонову перенести центр тяжести своего исследования с политической (конституционные стремления "верхов") стороны Смуты, что мы имеем у В.О.Ключевского, на социальную, и вместо боярства выдвинуть на первый план другие "общественные классы" в лице "тяглых посадских мужиков", служилых людей и "крепостной массы". Они, собственно, и являются героями "Очерков" С.Ф.Платонова.

Новым у С.Ф.Платонова было и расширение рамок Смуты: Смуте открытой, последовавшей с прекращением династии Рюриковичей, предшествовал, по его мнению, период Смуты скрытой, начавшейся еще в 1584 году сразу же после смерти Ивана Грозного интригами, направленными на то, чтобы захватить влияние и власть во дворце.

Резкое ослабление правящей элиты (боярство) во второй половине XVI века привело к тому, что сама она уже не могла справиться с возникшими трудностями. Устранение с политической арены династии Годуновых, приходит к выводу С.Ф.Платонов, стало возможным только при поддержке этой акции со стороны "низов". Неосторожное вовлечение их в Смуту, инициированное "верхами", дорого обошлось Московскому государству. Быстро освоившись со своим новым положением, "народная масса" почувствовала силу и "заколыхалась" в конце концов сама. По иному, нежели предшественники, подошел С.Ф.Платонов и к освещению восстания И.И.Болотникова. Он делает вывод о широком, народном характере этого движения. С.Ф.Платонов обращает внимание, что наряду с династическим вопросом здесь открыто встала "вражда общественная", положившая начало следующему этапу Смуты - периоду социальной борьбы и разрушения государственного порядка, когда она уже окончательно принимает характер Смуты народной, которая побеждает и Шуйского, и олигархию. Разработка и осмысление этой проблемы всецело принадлежит С.Ф.Платонову. Заинтересовавшись социальным составом восставших, С.Ф.Платонов пришел к выводу о резкой имущественной дифференциации между верхушкой провинциального дворянства и служилой мелкотой, положение которой мало отличалось от положения низов общества: казаков, беглых владельческих крестьян и холопов. Последние и определяли лицо движения. Восстание И.И.Болотникова - отражение этой давней вражды между классом служилых землевладельцев и крепостными, "работными людьми". Прекращение династии и вмешательство поляков осложнили это противостояние "общественных классов", придав ему характер борьбы "реакционного" правительства с приверженцами царевича Димитрия, требовавшими не только восстановления его прав, но и уничтожения крепостного права. Вполне определенный вывод С.Ф.Платонова о радикальной программе восставших, предусматривавшей не только смену непопулярного царя,. Основную причину поражения восставших - чрезмерный радикализм их социально-экономической программы, оттолкнувший попутчиков в лице служилых людей, - С.Ф.Платонов дает по С.М.Соловьеву. Однако делать вслед за ним упор на "противообщественное начало" деятельности "шайки" Болотникова он не стал. Напротив, движение имело, по мнению С.Ф.Платонова, народный характер. В характеристике политики Василия Шуйского в холопьем и крестьянском вопросах, как, впрочем, и в общей оценке движения Лжедмитрия II, С.Ф.Платонов близок В.О.Ключевскому.

Третий период Смуты - “период борьбы за национальное освобождение”. До Платонова только Соловьев сумел с определенной последовательностью изобразить события тех лет (в многотомных “Историях” и Татищева, и Щербатова, и Карамзина изложение, из-за кончины авторов, прерывалось как раз на этих событиях). Платонов показал, что “общенациональный порыв” борьбы с интервентами “на мотивах национально-религиозных” “не погасил классовой вражды”. Охарактеризовал он и насилия пришельцев-иноземцев и “грабежи казачества” и объяснил, почему лозунгом нового Нижегородского ополчения, “кроме национального освобождения, стала борьба с казачеством за общественный порядок”. Это объединило “под одними знаменами поместное дворянство, горожан и свободных крестьян северных областей, то есть средние классы, представителей мелкого служилого землевладения, торгового капитала и мелкой промышленности”. “Смена правящего класса в стране, старой знати - средними классами” - “главное последствие Смуты”. Низам общества не удалось “достигнуть своей цели - упразднения старого крепостного общественного строя”, средние же классы, поддерживавшие правительство первых Романовых, закрепили свое командное положение в стране Соборным Уложением 1649 г.

Платонов имел право писать не без гордости в Автобиографии: “Успех моих "очерков" был несомненен. Критика признала за ними не только ценность исторических наблюдений и выводов, но и литературное достоинство и даже художественность изложения”.