Глава VI. Русская историческая наука за рубежом

§8. Итоги существования русского историко-научного сообщества в эмиграции

Вторая мировая война привела к катастрофическим последствиям для русской эмигрантской исторической науки. Еще со второй половины 1930-х гг. стало наблюдаться постепенное "сжатие" русского эмигрантского интеллектуального пространства. Прекращение финансирования заставило либо приостановить либо прекратить деятельность многих русских научных организаций. Историки прилагали максимум усилий для поддержания научной жизни в довоенные и военные годы. Особенно резким было сокращение научной деятельности в "русском Оксфорде" - Праге.

Оппозиционная настроенность по отношению к советскому строю спасала эмигрантские научные учреждения от разгрома, а ученых от репрессий со стороны германских властей. Однако, с приходом советских войск в Чехословакию русское эмигрантское историко-научное сообщество исчезло, а основные учреждения были поделены между собой чешским и советским правительствами.

Так, хоть и с большими трудами в период войны продолжало функционировать Историческое общество, объединяя в своем составе от полутора до двух десятков членов. Известно, что в 1943-44 гг. состоялось 13 заседаний общества, посвященных выдающимся фигурам русской истории Потемкину, Пестелю, Кавелину, Струве. С ликвидацией Русского свободного университета исчезло и РИО.

Во время войны значительные трудности испытывал и институт им. Кондакова. С вступлением немецких войск в Прагу 15 марта 1939 г. Н. Е. Андреев, оставшийся для отправки оставшихся материалов и документов в Белград и ликвидации Института в Чехословакии не смог этого сделать. Г. А. Острогорский вынужден был отправить из Белграда обратно в Прагу первую часть документов и материалов, отправленных до войны.

Несмотря на это, Институт продолжал свое существование, ибо немецкие власти признавали в нем интернациональное научное заведение, печатавшее труды на разных, в том числе и на немецком, языках. Институт выживал организацией выставок, производством копий икон из уникальных собраний К. Т. Солдатенкова. После второй мировой войны власти Чехословакии высказывались неоднократно об инкорпорировании Института им. Кондакова в Академию Наук ЧССР. 17 августа 1951 г. представители Советского посольства окончательно передали институт правительственной комиссии во главе с профессором Я. Рыпкой. Архив Института перешел в ведение Института истории и теории искусств, библиотека вошла в состав Чехословацкого византийского института, основная коллекция икон также оказалась в музеях Чехословакии.

Русский Заграничный Исторический Архив был переведен из ведения МИД в ведение МВД Чехословацкой республики буквально накануне оккупации Чехословакии Германией. Двойная подчиненность архива со стороны МВД, а с другой канцелярии рейхспротектората позволила давать отпор использованию материалов РЗИА в интересах гестапо. С приходом советских войск пожелания эмиграции о передаче материалов в Россию после установления там демократического режима остались невыполненными. В материалах РЗИА в первую очередь были заинтересованы органы НКВД-МВД СССР для дальнейшего поиска и ликвидации остатков русской эмиграции на территории Восточной Европы. Изъятие материалов архива более походило на военную конфискацию, нежели чем на инсценированный акт передачи материалов в качестве дара от Чешской республики Академии Наук СССР в честь юбилея ее основания. Так 13 июня 1945 г. правительство Чешской республики на своем заседании рассматривало этот вопрос как первоочередной. Официальная передача архива состоялась уже 4 сентября 1945 г., финансовая- 13 декабря. Чешских представителей зачастую ошеломляли тот натиск и бесцеремонность с которой советские военные архивисты во главе с представителем Центрархива генерал-майором Никитовским требовали передачи им материалов Архива.

Согласно протоколу передачи, советской стороне были переданы архивные документы в 396 ящиках, подсобные книги, а также архивные, книжные и газетные собрания в 145 ящиках. Кроме этого, советская сторона получила 1284 книги в 1430 томах и 1100 комплектов газет из дубликатных фондов. Обещание советской стороны сделать копии наиболее значимых материалов так никогда и не было выполнено. 4 декабря 1945 г. архив перестал существовать. Материалы архива в составе 9 товарных вагонов были перевезены военным транспортом в Москву. Основная часть отдела печатных материалов (книги, журналы, газеты) остались в Праге и стали составной частью университетской и национальной Славянской библиотек.

Материалы РЗИА действительно прошли через "фильтры" НКВД, что привело к аресту специальными опергруппами сотен участников белого движения, в том числе и научной эмиграции в странах Восточной Европы с дальнейшим осуждением и отправкой в лагеря. Репрессии коснулись и непосредственно самих работников архива. Так, начальник библиотеки РЗИА Сергей Постников вернулся из лагеря НКВД лишь в 1955 г., а библиотекари Петр Бобровский и Николай Цветков больше оттуда не возвратились.

В 1947 г. оставшиеся русские и украинские сотрудники были подвергнуты люстрации с точки зрения их национальной и политической благонадежности и несмотря на положительные отзывы, уволены и переданы в распоряжение биржи труда.

С прибытием в Советский Союз материалы единого заграничного архива русской эмиграции были распределены прежде всего между 4 ведущими архивами страны: ЦГАОР (ныне ГАРФ) , РГАЛИ, РГВА, РГВИА. Известно также и то, что в общей сложности в 26 организаций были отправлены около 300 фондов Архива. Как единая целостность архив перестал существовать и постепенно в качестве Спецхрана или отдельных фондов стал составной частью советской архивной системы.

Похожая судьба ожидала и Русский культурно-исторический музей. В последнее довоенное десятилетие музей постоянно расширял свои площади и уже занимал 14 залов. Первоначально в период немецкой оккупации новые власти отнеслись благосклонно к существованию музея. Известно, что в мае 1939 г. музей посетил генерал А. Элиаш с супругой. Новому ректору Свободного университета, в составе которого находился музей, В. С. Ильину удалось установить нормальные отношения с властями, и несмотря на временные трудности с финансированием, музей продолжал функционировать. Однако, 22 июня 1941 г. директор музея В. Ф. Булгаков был арестован по обвинению в "иудеокоммунизме" и отправлен в тюрьму Панкратц, с последующим перемещением в лагерь в Баварии, где пробыл ровно 4 года.

Новым директором музея был избран художник- коллекционер Н. В. Заруцкий, который поставил перед собой главную задачу сохранить коллекции. Во время войны продолжалось расширение экспозиции, устроен даже специальный зал для демонстрации документов и материалов осады и защиты Севастополя 1854-56 гг.

В конце войны музей снова стал испытывать значительные трудности. Требовалось предоставление помещений для нужд вначале немецкой, потом советской армий. Как вспоминал сам В. Ф. Булгаков, "вернувшись в Прагу из немецкого лагеря 22 июня 1945 г. я нашел музей совершенно разграбленным немцами и брошенным без присмотра теми, кому надлежало о нем заботиться".

Он начал хлопоты по восстановлению основных фондов музея и постепенной их передаче библиотеки, рукописей научного и литературного характера в Архив Академии Наук СССР, где большая часть этих материалов получила название "Архив Булгакова". В конце 1945 г., благодаря стараниям В. Ф. Булгакова, в СССР вернулась большая часть картинной галереи музея. 51 картина лучших русских мастеров, среди которых были и произведения Репина, Коровина, Бенуа была передана в Третьяковскую галерею, и 48 - в центральный театральный музей им. Бахрушина. Другие ценные экспонаты стали достоянием Государственного исторического музея. Так еще одно историко-культурное и научное заведение русской эмиграции в Чехословакии перестало существовать, став частью культурных заведений Советского Союза.

Значительные потери испытало и русское историко-научное сообщество во Франции. Так во Французскую армию было призвано 6000 русских резервистов, некоторые участвовали и в движении Сопротивления. Национальными героями Франции стали русские историки Борис Вильде и Анатолий Левицкий. Оба имели очень схожие судьбы. В период эмиграции приняли французское гражданство, оба окончили историко-филологический факультет и этнографический институт в Париже, работали при европейском отделе Музея Человека в Париже, оба мобилизованы во французскую армию, участвовали в подполье, были выданы гестапо, очень стойко и мужественно держали себя на допросах, и были расстреляны 23 февраля 1942 г.

Большинство исторических и культурных заведений русской эмиграции было закрыто. Чудом продолжал свою деятельность Православный богословский Институт им. Святого Сергия. С началом второй мировой войны немедленно встал вопрос о закрытии Института из-за прекращения финансирования и отсутствия многих преподавателей и студентов. Оставшийся состав профессуры во главе с А. В. Карташевым предпринял все возможные усилия для сохранения Института. Все пустовавшие курсы были взяты оставшимися преподавателями дополнительно. Очень остро встал вопрос о финансировании, которое прекратилось из зарубежных благотворительных фондов.

Институт выжил во многом благодаря безвозмездной щедрой финансовой помощи русского благотворителя К. Померанцева. Неоднократно в Институт наведывалось гестапо, изъяв из библиотечных фондов книги по гебраистике (изучению еврейства) , вызывая на допрос преподавателей по поводу связей с подпольем и заграницей. Пробыл в гестаповских застенках один из виднейших преподавателей Института Л. Зандер. Появились и претенденты на помещения Института. Однажды наведался сын бывшего владельца- офицер германской армии, поначалу рьяно отстаивавший права на здание. Однако, увидев в одной из комнат висевший сохранившийся портрет своего отца, был чрезвычайно растроган и пообещал не возбуждать имущественного иска к Институту. Обучение продолжалось до самого конца войны, не прекращаясь ни на один день. При этом происходили даже присвоения ученых степеней и званий. Так в 1944 г. А. В. Карташеву было присвоено звание почетного профессора honoris causa Православного Богословского института им. Св. Сергия. Существование русского православного высшего учебного заведения в оккупированном немцами Париже во время войны, под обстрелами и бомбежками казалось истинным чудом. И преподаватели и студенты видели в этом знак небесного благословения "игумена земли русской" преподобного Сергия Радонежского.

Печальная участь была ожидала библиотеку им. Тургенева в Париже. В период оккупации Парижа большая часть ее собраний была реквизирована в пользу Германии, вывезена из страны, и скорее всего, большая ее часть утрачена. После войны библиотека частично была восстановлена, но уже в более скромных масштабах, нежели ранее.

Нападение фашистской Германии на Югославию привело к прекращению всякой научной работы русской эмиграции. Деятельность некоторых ученых возродилась после войны, но уже в рамках научных учреждений СФРЮ.

Таким образом, завершая общий обзор существования русской исторической науки в эмиграции необходимо отметить следующее. В первый период своего существования ( с начала 1920 до середины 1920-х гг.) русская историческая наука за рубежом существовала в условиях внешне относительно благоприятных. Благодаря помощи правительств и благотворительных организаций западных стран она смогла уцелеть и организоваться в условиях первых лет эмиграции, организовать собственную инфраструктуру, формы деятельности. Однако, во второй период (середина 1920-х- конец 1930-х гг.) постепенно, происходит ухудшение условий ее существования, что приводит к постепенному "сжатию" историко-научного сообщества, исчезновению некоторых высших учебных заведений, трансформации научных институтов. Вторая мировая война стала временем окончательного упадка и исчезновения русской исторической науки, особенно во странах Европы. Послевоенный расклад политических сил в Европе привел к исчезновению русских исторических центров в Чехословакии, Югославии, Восточной Германии и постепенному перемещению оставшихся в живых историков в Западную Германию, Францию и США. Первое поколение русских историков выполнило свою задачу сохранения идеалов академического творчества русской науки и передачи их последующему поколению историков. Однако, в силу объективных причин сокращения русского интеллектуального пространства в дальнейшем развитие чисто русской науки на Западе прервалось. Третьего поколения русских историков России не сформировалось. Однако, несмотря на это, труды русского историко-научного пространства не пропали зря.

Значительным было влияние русских историков на западную историческую мысль и прежде всего на становление русистики и советологии в США. Оно состоялось благодаря таким деятелям русской историко-академической науки как Г. В. Вернадский, М. М. Карпович, М. И. Ростовцев, С. Г. Пушкарев. Благодаря им в Америке стало известно об основных историографических достижениях Петербургской и Московской школ русской историографии, обозначился интерес к истории России в студенческой среде Гарварда, Йельского, Фордхальского университетов. Свыше 30 человек в результате стали ведущими специалистами по истории России. Самой известной фигурой в современных кругах отечественных историков стал ученик М. М. Карповича Ричард Пайпс.

Значительным стал и вклад В. А. Мошина в становление Македонской археологии и палеографии. Именно он считается основателем югославской палеографической науки, воспитавшим плеяду таких палеографов как Л. Штавлянин-Джоржевич, Л. Церневич, О. Неделькович, Дж. Трифунович, Р. Маринкович и др. Г. А. Острогорский до сих пор считается непревзойденным специалистом в области византиноведения, оказавшим значительное влияние на сербскую византиноведения.

Сегодняшний постепенный возврат и осмысление исторических трудов деятелей русского Зарубежья, диалог, пусть и опосредованный, современных историков со своими коллегами - соотечественниками несомненно продолжает обогащать и активизирует жизнь историков и историографов нынешней России, помогает сохранению высоких идеалов и принципов, чем всегда так славилась русская наука.